Итак, я шел следом, внимательно ее разглядывая. Наконец, заметил в ее руках книгу. Какую? Захотелось догнать и подсмотреть, но девушка вдруг остановилась, и, раскрыв ее, начала лихорадочно листать. Потом замерла. Она стояла посреди улицы, никого не замечая, а в этих черных глазищах, которые становились все больше, теперь отражалась не весна и не веселая капель, не легкомысленные брызги оттаявших луж и не детские мечты и грезы. На вид ей было лет пятнадцать, но в эту минуту она стала намного старше и мудрей. А сумасшедший восторг засиял в глазах такой маленькой, но уже взрослой женщины. Любопытство меня переполняло. Через мгновение я оказался рядом и заглянул через ее плечо. Начал читать до боли знакомые слова:

«…Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды и те, которых нельзя было видеть глазом, – словом, все жизни, все жизни, все жизни, свершив печальный круг, угасли…»

Конечно же, я сразу узнал эти строки. Чехов! Великий Чехов! А она все читала:

«Уже тысячи веков, как земля не носит на себе ни одного живого существа, и эта бедная луна напрасно зажигает свой фонарь. На лугу уже не просыпаются с криком журавли, и майских жуков не бывает слышно в липовых рощах. Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно».

Я читал вместе с ней и слышал ее неровное дыхание. Девушка была взволнована, и это волнение передалось мне. Я уже чувствовал, какой восторг переполняет ее душу. Невероятный восторг и одновременно муку. Муку, несравнимую ни с чем. И на мгновение мне стало за нее страшно. А она все читала, не отрывая глаз:

" Тела живых существ исчезли в прахе, и вечная материя обратила их в камни, в воду, в облака, а души их всех слились в одну. Общая мировая душа – это я… я… Во мне душа и Александра Великого, и Цезаря, и Шекспира, и Наполеона, и последней пиявки. Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я помню все, все, все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь».

Зачем она в столь раннем возрасте читала эту книгу, я не понимал. Как эта пьеса к ней попала, кто ей ее посоветовал, я не знал. А девушка все читала, стоя посреди улицы, никого не замечая. Вдруг книга выпала из ее рук. Она бросилась и тут же ее подняла. Что удивило, на обложке не осталось ни следа от весенней грязи, которая толстым слоем покрывала тротуар, ни единого пятнышка. К этой книге ничего не прилипало – ее невозможно было запачкать! Чудеса! А девушка уже гневно смотрела на своего обидчика – высокого полного гражданина, который задел ее сумкой на быстром ходу.

– Товарищ, нельзя ли поаккуратнее! – воскликнула она, бережно прижимая книгу к груди, а в ответ услышала:

– Нельзя, гражданка. Чего встала посреди улицы? Тут тебе не библиотека! – и хрипло засмеялся. Потом посмотрел на обложку книги и воскликнул: – «Чайка»! Ха! Все бы вам, барышня, в игры играть. В куклы да бирюльки! Делом нужно заниматься! Делом!

– Я и занимаюсь делом! – с обидой в голосе воскликнула она, но тот ее уже не слышал. Он поднял с земли тяжелую сумку и потащил ее в сторону рынка, который виднелся неподалеку.

– Вы еще обо мне услышите! – прошептала она. Долго стояла и смотрела куда-то вдаль, сосредоточенно размышляя. И снова этот взгляд – гордый, независимый, полный света, огня и пока еще несбывшейся мечты. Потом перевела взгляд на книгу, снова захотела ее раскрыть, но оглядевшись, захлопнула и стремительно помчалась дальше. Она уже забыла обо всем, а ее черные глаза светились счастливыми огоньками. Как она не похожа была на тех, которые шли по этой улице, – снова подумал я. – Она была совсем другая!