Дедушкин свитер приятно колется. Свитер мы выбирали для дедушки вместе с мамой. Давным-давно, на монгольском рынке в Аршане – городке в горах с низкими домами и длинными санаториями. Дедушка с бабушкой подарили тогда маме путёвку в санаторий. Чтобы мама пила минеральную воду прямо из ручья и не расстраивалась. А расстраиваться маме было из-за чего – в тот год от нас ушёл папа.

Я открываю окно – не полностью, на проветривание. На улице весной не пахнет, пахнет уставшей зимой. Март вообще не похож на рождение весны, он похож на умирание зимы. Когда мама развелась с папой, бабушка Таня сказала, что теперь начнётся новая жизнь. Но развод на жизнь не похож, он похож на смерть. Ведь смерть – это что? Это когда на одного человека становится меньше – не вообще в мире, а в днях тех, для кого этот человек был частью жизни. Как будто с дороги, по которой ты каждый день ходишь, внезапно сняли кусок асфальта.

Перед тем как уйти насовсем, папа исчезал из дома на день, на два, на неделю, а один раз исчез даже на две. Спортсмены, наверное, как-то так готовятся к марафону. Папа не спортсмен. Он специалист по банковскому обслуживанию. Звучит нормально, но на самом деле у папы самая скучная на свете работа. Нет, самой скучной по какому-то опросу считается работа охранника. Но это смотря что охранять. Охранять жирафов, например, точно не скучно. Но вряд ли жирафам нужны охранники.

Свои исчезновения папа объяснял всякими семинарами и курсами повышения квалификации. Возвращался он после них молчаливым и рассеянным. На вопросы отвечал: «Нормально». Меня это вообще-то не удивляло – в учёбе весёлого мало. А маму удивляло. И расстраивало. Мама стала часто произносить одну и ту же фразу: «Нам надо серьёзно поговорить». «Ты сама себя накручиваешь», – отвечал маме папа. И всё-таки однажды серьёзный разговор состоялся. Алиса в тот вечер уже спала, а я делал вид, что сплю. Папа говорил много и неразборчиво. Мама плакала и всё время спрашивала: «Как ты мог?» Потом хлопнула дверь, и наступила тишина. Не та тишина, которая звенит комарами и гудит контрабасом, а настоящая – без единого звука. Я тогда закрыл глаза и попытался представить, как папа спускается по лестнице, как он выходит из подъезда, как задирает голову и ждёт, чтобы мама помахала ему из окна кухни. Но ничего не представлялось. Папа исчез насовсем. Провалился в кромешную тишину.

– Медведь медведя закатал! – звонко сообщает Алиса и переворачивается на другой бок. Алиса часто говорит во сне. И всё время что-то такое, отчего сразу хочется забраться к ней в сон и посмотреть на этих её медведей.

Из нашей с Алисой жизни папа вроде как не исчез, мы встречаемся каждое воскресенье. Но это уже не тот папа, который жил с нами каждый день. Каждодневный папа пах яблочным ополаскивателем для белья и кожаным ремешком от часов. Он злился, когда у меня не получалось с математикой и когда Алиса задавала ему вопросы типа «что снится осьминогу?». Новый, воскресный папа пахнет вкусным парфюмом и иногда растворимым кофе. Он может целый час заниматься со мной математикой и при этом улыбаться. В прошлое воскресенье папа ответил на все Алисины вопросы. А это:

Бывают ли у обезьян голубые глаза?

Сможет ли наука возродить динозавров?

Почему мы видим только взрослых голубей? Где их птенцы?

Почему круглые вещи блестят ярче, чем некруглые?

И самый сложный: что лучше – знать или догадываться?

Воскресный папа ответил, что лучше знать. А как ответил бы папа каждодневный, мы уже никогда не узнаем. Индусы верят в реинкарнацию – это когда после смерти ты рождаешься опять, но только в виде кого-то другого. Папа после развода переродился в улыбчивого терпеливого мужчину, который брызгается вкусным парфюмом и пьёт по утрам растворимый кофе. Мужчина получился прикольным, но мало похожим на папу.