Чай закончился не скоро. Они долго о чем-то болтали, потом завели горячий пьяный спор о политике, так что чуть до драки не дошло, потом достигли стадии объятий и лобызаний. В общем, разошлись только часам к двум ночи.

Я тихонько проскользнул на свою верхнюю полку, так чтобы никого не разбудить или не привлечь к себе внимания. Человеческое внимание мне не нравилось более всего. Особенно теперь, когда мои проблемы вернулись. Ведь я совсем не хотел знать, то что я слышу, это они на самом деле думают, или мое больное подсознание комментирует выражение их лиц и позы. Психиатр все время мне это внушала, предлагала проверить, чтобы я прочитал ее мысли, а потом она скажет, верно ли я их прочитал, но я рядом с ней чувствовал себя очень скованно и никак не мог этого сделать. И только однажды, на подобную ее просьбу, я услышал, как она думала, что если бы я действительно мог читать ее мысли, то было бы неприятно, когда я узнал бы про ее распадающийся брак и роман с заведующим больницей. Ведь ей не хотелось, чтобы люди узнали, чем они занимаются в его кабинете, во время обеденного перерыва.

Как, скажите на милость, я мог пересказать ей эти ее опасения. Не помню, что я тогда смущенно сморозил, но она потом долго и неискренно смеялась.

Я лежал на своей постели и с ужасом представлял, что теперь я опять начну слышать все эти мерзкие тайны и гнилые мысли. Люди потому и общаются друг с другом, что не знают мыслей друг друга. Иначе им было бы тошно так лицемерить, стыдно так поступать с ближними, и горько от своей несдержанности.

Утром, на рассвете, подъем, одевание, высадка с поезда, переезд на больших Уралах на секретный объект где-то в глуши лесной. Потом проверка на наличие живности, переодевание во внутренний распорядок, от одежды, до точного времени полдника и отбоя. Одним словом, рутина.

Я целый день стараюсь отстраняться от людей, чтобы не слышать этих голосов в моей голове. Я заметил, что можно, если не контролировать этот процесс, то хотя бы сдерживать. От всего этого я на самом деле боялся сойти с ума. Слышать, как человек говорит тебе одно, и в это же самое время думает совершенно другое, кого угодно сведет с ума. А это встречалось сплошь и рядом.

Вечером, за ужином произошло ЧП. В столовке, Костян, один из нашего отделения, нечаянно толкнул поднос одного из местных дедов и плеснул ему горячим супом на колени. Он тут же попытался испуганно извиниться, но тот схватил его за голову и треснул лицом о стол. Новобранец тут же потерял сознание. Набежало народу видимо-невидимо. Унесли раненного. Начали разбирательство. Но никто ничего не видел, а те, кто видели, соседи и сослуживцы деда, все только отрицали. В этот вечер дело закончилось отмыванием от крови стола и пола. Всем показалось, что инцидент исчерпан.

Но Костян не дожил до утра. Ночью в лазарете он скончался от кровоизлияния в мозг. Потом экспертиза выяснила, что парень сломал себе переносицу о железную тарелку, части сломанных костей попали в мозг.

Этим же утром приехала чрезвычайная комиссия и представители следственного комитета и прокуратуры. Началось масштабное расследование. Перепуганные местные власти тряслись за свои должности и пенсии, внушали нам, чтобы мы говорили одно – парень поскользнулся и ударился. Никто не виноват. И волки сыты, и овцы целы.

Но я был не согласен со вторым утверждением. И когда служители правопорядка снимали показания в тайной комнате, я под присягой и на камеру рассказал все, как было. Мог рассказать кто, что думал, но не стал перегибать палку. Я понимал, что это может мне дорого обойтись, но я ведь не переношу этого лицемерия и подлости.