Во тьме и тесноте коридоров, многократно разрастаясь эхом, раздалось чье-то тяжелое, влажное сопение.

Слюнявый звук, как будто кто-то облизнул шершавые губы гигантским жадным языком.

Барриор и Колцуна побежали, вещевые мешки тяжело колыхались за их плечами, поддавая по ляжкам, крысобой извивался в руке мечника. Эхо их топота вольготно гуляло по шахтам, превращая их маленький отряд в целую армию, бегущую с поля боя. Со всех сторон, словно пытаясь задержать, к ним тянулись ступицы, рычаги, паруса из проволоки черных механизмов-реликтов прошедших эпох: «Останьтесь! Останьтесь с нами в забытьи и блаженной бесполезности!».

Они так и не успели добежать до бокового тоннеля, остановились резко, словно столкнулись с невидимой стеной.

Впереди (или позади, учитывая их первоначальный маршрут) раздался угрожающий шум, все нарастающий грохот, из отдаленных невнятных ударов молота быстро превращающийся в оглушительный шум забиваемых в камень свай, ритмичная пульсация неведомой, озлобленной силы. Эхо гремело, казалось, по всей необъятной системе Соляных Копей. Пол ощутимо задрожал под ногами.

– Это еще что такое? – чуть не взвыл Барриор, но Йип только полузадушено пискнул.

– Проклятое Подземелье! – решив, что более-менее знакомое зло лучше полной неизвестности, к тому же в той стороне находится подъемник, Барриор развернулся, отпустил крысобоя, и, выхватив меч, рванул обратно. Колцуна, задыхаясь, бросилась следом за ним.

Фонарь в руке мечника вспыхнул ярким светом, отбрасывая прочь тени и обнажая кошмарного противника. Меч едва не выпал из дрогнувшей руки Барриора.

Благородная, величавая голова лося, в чем-то неуловимо ущербная, несмотря на аристократическую белизну, плотно сидит на горбатом теле с рудиментарными, нелепыми в Подземелье крыльями, покрытыми вместо перьев каким-то сероватым пухом, похожим на плесень. Слепые глаза горят янтарным пламенем, отражая свет фонаря. Мясистый черный язык мечется между желтых зубов, прямоугольных, как могильный плиты. Когтистые лапы тянутся вперед. Химера, заплесневелая горгулья из глубин.

Барриор закричал и рубанул мечом, отсекая жадную кисть. Лизун истерично заблеял, мотая венценосной головой, и замахнулся другой лапой, но тут в его горло прилетел штурмбалетный болт – Колцуна успела достать оружие.

Из мрака уже выступали новые лизуны. У некоторых из них языки свисали до шишковатых колен, некоторые неловко держали в лапах старое ржавое оружие. И они все ринулись на людей – лохматая, смрадная облава, белоснежное бешенство. Завязался бой. Рассекал воздух меч, свистели болты, Йип вцепился в один непомерно длинный язык, и теперь вертелся на нем, как сумасшедший маятник. В воздухе стояло злобное мычанье, разливался запах крови и кишок.

Как бы описал Барриор, если не для кого-то, то хотя бы для себя, этот первый бой в Подземелье? Проще простого: он оказался к нему не готов. В тесном коридоре, как и предсказывала Колцуна, было неудобно орудовать мечом, поэтому Барриор предпочитал наносить колющие удары. Павших он не добивал – ему совсем не хотелось узнать, как проходить жизнь у этих гротескных созданий, да и времени на это не было.

Этот бой не походил ни на что. Он был сумбурным, жестоким, да, но в то же время было в нем что-то очень гадкое, какое-то безумие, граничившее с богохульством. Может, дело было в живучести лизунов, которые даже с ранами, казалось бы, смертельными, с выпущенными потрохами, упрямо лезли вперед с идиотическим восторгом скаля громадные зубы. Может, в контрасте между белоснежными, мудрыми головами лосей и беспримерным скотством, кровожадной лютостью, с которыми они атаковали. Утробный, оглушающий рев; кровь и зловонная слюна – брызгами; рога, зубы и когти – со всех сторон.