Сойка ждала их на улице. Когда они подошли к ней, Эбрауль приподнял воображаемую шляпу в честь знакомства. Раньше такой галантности Карасик за ним не замечал.


– Благодарю за помощь, – сказал Эбрауль. – По вашей милости мой нос остался при мне.


– А тож! Развелось лиходеев! – согласился Карасик.


– Мне кажется или мы знакомы? – глаза Эбрауля были искренни, как небесное озеро.


– Ты что, обалдел? – удивился мальчик. – Это ж я, Карасик, твой сосед. Совсем мозги от могильной вони отшибло?


– Ах, сосед… Видишь ли, дорогой мой, зловредные миазмы, вероятно, в самом деле помутили немного мой рассудок и я теперь совершенно не помню, где живу. Смиренно надеюсь на твою помощь и в этом отношении, друг мой.


Очень это было подозрительно. Но Карасик не чувствовал лжи, а значит Эбрауль говорил правду, и мальчик успокоился. Может его хорошенько по голове стукнули, чтобы ограбить, вот память и отшибло.


– И говорить стал, как припадочный, – сказал мальчик. – Не отставай, горемыка.


– Кстати, отметим мое чудесное спасение, – Эбрауль картинным жестом достал из-под полы плаща кошель из холстины, в котором позвякивали монеты. – Позаимствовал немного у безносого господина в счет моей будущей святости.


– Не похож он на простака-человека, – буркнула Сойка на ухо Карасику.


***

Когда вернулись на второй этаж лавки гробовщика, обнаружилось, что ключ от своей комнаты Эбрауль потерял. Карасик пошел напоить сестру зельем и проверить, уютно ли ей лежится, а Эбрауль и Сойка остались стоять у двери в раздумьях.


– Кровь драконья! – внезапно воскликнул могильный вор. – Сойка, душа моя, я вижу, что твоя экстравагантная прическа удерживается очень удобным инструментом! Позволишь попользоваться?


Сойка с легкостью согласилась на такой план. Эбрауль как-то хитро согнул заколку и, покопавшись ею в замке, быстро открыл дверь. Принимая обратно импровизированную отмычку, девочка задумалась.


Комната была тесной и скудно обставленной: кровать, стол, стул, рассохшийся шкаф. Единственным украшением и предметом тайной щемящей гордости Эбрауля Гау была почти полностью собранная коллекция эстампов из серии «Богини Красоты или Избранные Цветы Юга» – гравюр, на которых титулованные дамы Бороски, одетые в самые умопомрачительные и фантастические платья, играли на самых разнообразных музыкальных инструментах, ласкали собачек, мечтательно смотрели вдаль, катались на лодках и были настолько переполнены добродетелью и недоступностью, что непонятно было, откуда берутся дети в высшем свете (Карасик не знал, но под кроватью, в маленьком рундучке, Эбрауль прятал несколько более фривольных эстампов, на которых, с легкой руки гравера, южная добродетель подвергалась самым изощренным испытаниям, а барышни обходились вовсе без одежды).


Чтобы не беспокоить больную, обедали в комнате Гау. Тот купил в трактире голову сыра, бутылку вина, и пшеничных пышек. После еды Карасик с ногами забрался на подоконник и по-взрослому закурил трубку, выдувая дым в окно; Эбрауль ковырялся в зубах щепкой. Сойка начала издалека: тихим грустным голосом она поведала вору о несчастной маленькой девочке, сестре Карасика, лежащей при смерти в грустной и тесной комнате, о несправедливости жизни и спокойном торжестве смерти, о тихом, гордом своей незаметностью героизме и спасенном от жестоких объятий зимы прекрасном цветке. Эбрауль сокрушенно качал головой, а Карасик восхищался, как Сойка говорит – как по-писаному! Она отвела Эбрауля в соседнюю комнату и заставила постоять подле кровати умирающей достаточное время, чтобы тот разжалобился.


– И поэтому, – заключила девочка, – нам необходимо сегодня же похитить лечебные мощи из особняка Дуло, чтобы спасти бедняжку. Ты, как взломщик, пойдешь с нами.