15
Сквозь войну слепую, Боже правый,
Высшею молитвою храним,
Прах её с сестрицею Варварой
Вёз игумен пермский Серафим.
И вели мятежные дороги,
Укрывая тайной, как могли,
Пробивались траурные дроги
На имперский краешек земли.
Дальше по морям и океанам
Путь им устилали небеса,
И на горизонте осиянном
Белые вздымались паруса.
Скрыли мощи в граде безопасном,
Где над ними плакал Серафим,
Где могла быть белою и красной
Церковь при тебе,
Иерусалим.
…Звон вечерний золотит долины,
Гроб Господень в Славе вековой,
Рядом – храм Марии-Магдалины,
Где царит завещанный покой.
Здесь смогли, не ведая предела,
Её мощи святостью прослыть,
Ими землю русскую сумела
Со Святой Землёй соединить.
Что нам делать
с мыслью беспросветной,
Что все храмы наши на крови?
Утешает нас Елизавета
Как жена великая любви.
Послесловие
1
Ночь тиха, пустынна…
только где-то
Одиноко колокол гудит…
Бабушка моя Елизавета
У окна раскрытого сидит.
Ласковые выплаканы очи,
За детишек Господа моля.
…Белый-белый светится платочек
В деревянной рамке жития.
Как её мне памятно окошко
В том саду, где вишня и сирень!
Серебрится лунная дорожка,
И лежит заштопанная тень.
Затаилось прошлое…
Как будто
Не бывать ни мору, ни войне,
И о том, что скажет репродуктор,
Ходики судачат на стене.
Стрелки их, колючие,
как спицы,
Вяжут жизни простенький узор.
Бабушке и за полночь не спится,
Может быть, не спится…
до сих пор.
В этом странном мире заоконном
Как бесценный,
вымоленный дар
Расстилает бабушка церковный,
Весь потёртый в сгибах календарь.
Словно карта мира –
он огромен,
Метками повсюду испещрён,
И других не ведомо ей, кроме
Этих Богом явленных времён.
Потихоньку
в дымке предрассветной
Вычисляет даты и года,
В кухне, на клеёнке разноцветной,
Чей узор не свянет никогда…
2
Там, где Волга
бликами искрится,
Вижу дом, порушенный давно,
Сирины, исчезнувшие птицы,
Заглянуть пытаются в окно.
Жизнью обозначенные мели
Понамылись вечности рекой.
Выбелили певчие метели
Стены –
материнскою рукой.
Общий стол
под скатертью белой,
Стулья в белый лён зачехлены.
Моё детство выпорхнет несмело
Из тишайшей этой белизны!
Сердце дома бьётся еле-еле,
Но его я слышу и сейчас.
Спит мечта
в безоблачной постели,
И хранит её иконостас.
Слёзные слипаются ресницы,
И на перекрёстке всех времён,
Ах, какой однажды
мне приснится,
Поразив реальностью, сон!
Самое, быть может, дорогое,
Понесу,
молитвенно тая,
Ангел ли Молчание Благое
За моей спиною постоял?!
3
Детство дышит Словом –
и подхватят
Чьи-то крылья – душу уберечь!
Под покровом школьных хрестоматий
Выжила родная наша речь.
Уцелела ветка Палестины,
Белый парус в море невредим,
И пророка
в Пушкинской пустыне
Встретил шестикрылый серафим.
Пусть в стеклянном воздухе пустыни
Бесконечно сыплется песок!
Совершим к тебе,
Иерусалиме,
Затяжной во времени прыжок.
Ведь у нас пески зовутся «пéски»,
Мелких волн сыпучая гряда,
Залегли извилистые всплески,
Окружив ужино хутора.
И когда,
грозою поднатужась,
Хлынет ливень в кадку
и лохань,
Детвора запрыгает по лужам,
Распевая:
«Дождик, перестань!»
Сколько счастья в этом обещанье:
«Я поеду, дождик, в Еруслань!..»
Голосов беспечных щебетанье
И восторга:
«Дождик, перестань…»
Пусть желанья будут исполнимы:
День за днём –
столетие подряд,
Храм святой Марии-Магдалины,
Гроб Господень –
рядышком стоят.
4
С русскою берёзовою рощей
Сохранят незыблемую связь
Преподобномученицы мощи,
О втором пришествии молясь…
И венец страдания, и муки,
Не заметив времени виток,
Девичьи заботливые руки
Заплетут
в ромашковый венок.
Копит зной подсолнечное лето,
Снег зимой выбеливает льны,
Знала только ты,
Елизавета,
Сколько в белом цвете тишины!
Тишиною этой запредельной,
Утешеньем, слышимым в мольбе,
Храмом,
лазаретом,
богадельней
Украшаем память о тебе.