Класса до четвертого Неля не слышала, чтобы ее одноклассницы интересовались национальностью друг друга. Интерес пришел к концу сороковых годов. После Зойкиных разоблачений шпионов, когда Ревека Яковлевна была «выгнана» из дома, Неля впервые услышала о «еврейской трусости». Начался очередной учебный год, Одна из одноклассниц, Таня Глухарева, на большой перемене подошла к Неле. С чего начался разговор, Женщина сейчас не помнила. Только тонкие губы растянутого рта, будто разрезанного лезвием, стоят перед глазами. Говор тянущийся, вязкий, та выдавливала из себя, все равно, что крем из тюбика. Он вроде приклеивался к тебе. И вдруг на одном дыхании летит, доносится до ушей:

– Евреи все трусы. Сейчас многие скрываются и пишутся русскими. Линка Виленская была еврейкой, а стала русской. Я сама в журнале видела. Все знают и смеются.

А больше всего на свете Неля боялась быть смешной. Поэтому решила, никогда из-за трусости не будет скрывать свою национальность, докажет, что ничем не отличается от других детей.

Шлейф туманных картин окутывал сознание Женщины. Некоторое время назад в зарубежной поездке встретила хорошую приятельницу, с которой не виделась более 20 лет. Разговорились, и первое, что услышала:

– Знаешь, ты была первым человеком в моей жизни, вызвавшим удивление.

– Почему?

– Помнишь, как я приняла тебя за грузинку? Нисколько не смущаясь, не сжимаясь от неудобства «унизительного оправдания», простодушно ответила – я еврейка. – В первое мгновение, услышанное мной, показалось не по возрасту глупой непосредственностью. Скажем не дальновидностью. Это изумило, просто поразило меня. Ведь многие скрывали. Но, потом ощутила гордость в ответе. С тех пор, кроме уважения, ты другого отношения у меня не вызывала.

– Да, – ответила Женщина, – были такие времена. Люди хотели жить спокойно. Таких «удивленных» в ее жизни было много. Но сейчас простор доверчивости и простодушия, незамутненость и невинность мыслей тех лет, вызывали некий праздник в душе. И еще Женщина понимала сейчас, что надо держаться прямо и не отступать от принципов, которые помогают выжить в этом мире, не уронив своего достоинства. Она вроде бы заглядывала в зазеркалье и с теперешним знанием видела совсем другую реальность. Ту, что совмещает в себе добро и зло одновременно. Именно это и есть истина, где ничто не оправдывается и не обвиняется. Просто это другая реальность.

А тогда Неля играла не только в обычные детские игры, но озорничала так, что постепенно превращалась в маленькую хулиганку. К четырнадцати годам научилась отпускать нецензурные слова, плевать сквозь зубы, отчаянно драться с мальчишками, бить оконные стекла и несколько раз затягивалась папиросой. Однажды была задержана милицией, откуда ее, просто «изъял» дядя, пока работавший в органах безопасности.

Была еще одна причина ее столь «из рук вон плохого» поведения. Она стала выступать на публике, придумав игру в «национальность». Совершая какой-нибудь проступок, она заранее знала, какое он вызовет недоумение у посторонних людей. Они, никак не могли «взять в толк» – девочка с такой внешностью, непристойно ругается, словно последний «забулдыга». Человек, озадаченный услышанными выражениями, непременно спрашивал «какой же она национальности?» На что неизменно отвечала.

– Еврейка.

Ее с ног до головы окидывал недоверчивым взглядом, даже некоторая оторопь звучала в голосе вопрошающего. Пристально всматриваясь в нее и, словно, рассуждая сам с собой, произносил.

– Совсем на еврейку не похожа. Евреи не такие.

– А я такая, – нагло уставившись на опешившего «зрителя», Неля бесхитростно улыбалась в ответ. Душа ее просто замирала в этот момент от удовольствия. С каждой последующей игрой все больше утверждалась в мысли, что граница между ней и Ревекой Яковлевной из узкого ручейка превращается в полноводную широкую реку, которую не перейти вброд, не переплыть на лодке.