Яга, продолжая кашлять, упала на колени. Лицо её раскраснелось, как от ожогов. Не в силах вдохнуть, хрипя на каждый вдох, она драла когтями грудь, стаскивая шали на пол, пока пыталась доползти до люка. Дрожащими руками подняла дверцу, готовая вывалиться наружу, и там-то Морен её и ждал. Правая его рука уже была вскинута, а левая сжимала запястье. Раздался щелчок арбалетного затвора, и вырвавшаяся стрела угодила точно в правый глаз.

Яга отпрянула, схватилась за лицо, взвыв нечеловеческим голосом. Скрежет металла и скулёж добиваемой собаки – вот на что это было похоже. Подпрыгнув, Морен ухватился за края люка и, подтянувшись, поднялся в дом.

Мала сидела под столом, зажав уши и съежившись комочком. Пока Яга каталась по полу, держась за выколотый глаз, и истошно визжала, Морен махнул девочке рукой, призывая к себе. Мала долго не решалась покинуть убежище – она бросала беспомощные перепуганные взгляды на Бабушку Ягу, точно хотела помочь ей. Но когда Морен, перекрывая вопли Яги, крикнул ей: «Давай же!», она выбралась из-под стола и просеменила к нему.

Он на бегу поймал её под мышки и помог спуститься через люк. Мала убежала, и Морен мог больше не беспокоиться о ней. Дым, что проникал сквозь щели, запахнутые и распахнутые ставни, теперь медленно уходил в открытый люк. Морену и самому дышалось в нём тяжело: каждый вдох обжигал огнём лёгкие, а открытые участки кожи горели крапивным жаром. Его спасали маска и закрытая одежда, да только он знал, что долго так не протянет. Но всё равно захлопнул дверцу люка, чтобы дым и дальше наполнял комнату. Обежав её взглядом, он нашёл свой меч, прислонённый к стене там, где некогда стоял сундук. Морен бегом кинулся к нему и, едва взяв в руки, вынул из ножен.

– Чем здесь так пахнет?!

Яга больше не каталась по полу – спрятав голову руками, она сжалась на полу и покачивалась из стороны в сторону.

– Зверобой. Я разложил его под окнами и поджёг.

– Ублюдок… Тварь… Сукин сын! – она выла, кричала и проклинала его, баюкая изувеченное лицо.

Морен не спешил нападать – её муки могли быть очередным притворством – и не прогадал: когда Яге надоело ждать, она вскочила, вывернулась из своего кокона и в один прыжок встала на ноги. Выпрямившись во весь рост, она рвала и стягивала с себя платки и юбки – тонкие пальцы обросли птичьими когтями, что легко раздирали ткань. Один глаз закрылся навсегда – по лицу её всё ещё текла тёмная, словно бы чёрная кровь, – но второй, распахнутый, горел насыщенным алым. Когда она сорвала последнюю верхнюю юбку, оставшись лишь в рваном платье, стало ясно, что именно так стучало при её шагах. Там, где должны были быть ноги, из-под подола выглядывали две пары острых, как у рака, конечностей, покрытых жёстким панцирем. Одна пара была поджата, и лишь теперь она опустила её, встав на все четыре лапы. Выпрямив их и перестав горбиться, она возвысилась над Мореном в половину его роста.

Схватившись за ворот платья, Яга разорвала его пополам, до самого живота, и сбросила с худых, покрытых сморщенной кожей плеч. Остатки ткани ещё скрывали нижнюю часть её тела, но теперь взору Скитальца предстала суть её порока. Меж рёбер и отвисших грудей, от ключиц до самого живота, тянулась огромная пасть, полная острейших зубов. Последние шли в несколько рядов, и каждый из них смыкался и размыкался независимо от других.

Явив своё истинное обличье, Яга вскинула когтистый перст и, указав на Морена, прокричала:

– Ты – проклятый!

– Как и ты.

Морен выставил меч перед собой, готовый к бою.

– Ты станешь моим праздничным обедом!

Она бросилась на Морена со всех ног. Он ждал её приближения и, как только Яга ударила когтями, пригнувшись, ушёл влево – туда, где она не могла увидеть его слепым глазом, – и ударил мечом снизу вверх. Яга взревела от боли, чёрная кровь окропила пол, а раненая кисть повисла куском мяса – он не сумел отрубить её, но надрезал сухожилия.