«Несть более ни еллина, ни иудея» – сказал очень богатый нефтяной малаец и купил «Лазаря» по самой высокой цене, специально для него отстроил церковь в ставшем родным ему Эдмонтоне, и, ко всем прочим своим бизнесам присоединил еще и этот, дающий не баснословный, но устойчивый и Богоприятный доход.

Это случилось на Крымском валу, в ЦДХ, в самом начале 90-х.

Очередная выставка. Внизу – дорогое, но изысканное кафе, где можно оттянуться до восприятия живописи, а можно после – двухсотметровая очередь позади и за польты получены надежные и увесистые номерки.

По залам, где пустоты больше всего, больше, чем всего остального, включая публику и публикуемые картины, ходят в высоких сапогах любительницы живописи, они подолгу стоят перед картинами в ожидании, когда хоть кто-нибудь подойдет к ним. В зависимости от первых слов («Какая экспрессия!» – «Меня зовут Лена», но «Телефончик?» – «А не пошел бы ты, дядя, в Бородино?»), они – стóят от нуля и выше, порой до невероятия, за пределами отечественного человеколюбия.

Мы движемся из зала в зал, где-то задерживаясь, мимо чего-то скользя в утомлении непонятного и неинтересного.

Вот зал. Стоит непривычный для ЦДХ сдержанный хохот. На картинах – пионеры клянутся Сталину, мавзолейные дети мавзолейно рукоплещут нетленке в томатной красноте.

Рядом с картинами стоит дядя в бороде и, довольный, вещает: «А ведь когда-то за эти картины я страдал».

Это – Комар. Черная кожа, натянутая на него, кричит: «врет дядя, никогда он не страдал!»

Странна судьба людей без биографии. Как Кукрыниксы, три безбиографные личности, слитые в одну судьбу, вполне партийную. А тут – Комар и Меламед, антипартийная судьба. Судьба, не отягощенная биографией: когда-то Виталий Комар и Александр Меламед по-разному родились, но оба уже давно умерли, еще при жизни.

Их было довольно много, посткоммунистических карикатуристов – в живописи, литературе, кино, журналистике – в искусствах и квазиискусствах. Они строили карьеру на безопасном ерничестве и лягании сдохшего режима. Они, конечно, пережили коммунизм – но всего на пару мгновений. Их запоздалый протест смог продержаться очень недолго.

Но деньги они успели сделать и, главное, полюбили делать деньги. Они поняли главное: скандал – двигатель коммерческого успеха. И теперь скандалировать для них стало основным и единственным способом заработка куска хлеба, желательно намазанного густым слоем рыбного холестерола, икорки.

Эта жажда полноценного бутерброда с икрой – от комплекса художественной неполноценности, как, впрочем, и весь позднесоветский концептуализм. Это чисто формальный протест, скорее не протест, а просто пародия на уже имеющееся. В этом смысле Комар и Меламед – живописная версия Дмитрия Пригова:

Они осели в Нью-Йорке. Американцы с шершавыми от когда-то и кем-то заработанных денег кошельками еще время от времени покупают их карикатурные полотна – краски яркие, очень хорошо идут под пластиковые обои цвета сырокопченой. Нормальные люди отворачиваются, новые нормальные тоже отворачиваются в непонимании и недоумении. Теперь эта живопись требует объяснений и обоснований, чем дальше от прошедшей эпохи, тем более пространных. Эта живопись все более переходит от карикатурного жанра к фельетонному.

Авангардизм быстро выродился в постарьергардизм и потому основным его содержанием стала коммерсализация.

Вот что по этому поводу пишет Алек Рапопорт: