Парикмахерская – сильно сказано, комнатка на два кресла, с перегородкой в глубине под техническое помещение. Бородатый армянин в синей рубашке под джинсу заправленной в брюки активно орудовал расчёской и феном, делая укладку пожилой женщине, голова которой была отрезана от остального тела плащевым пеньюаром. Чуть дальше, за маникюрным столиком, сидела армянка с красивой, как по лекалу, формой бровей и длинными черными ресницами, обрамляющими глубоко посаженные тёмно-карие глаза. Над её головой висел небольшой плоский телевизор, в котором уже вовсю начали крутить огоньки.

– Я бы хотела подстричься, – они оба отвлеклись от своих занятий и одновременно повернулись ко мне. – И сделать маникюр с обычным покрытием. Пожалуйста.

– Конечно! – просияла женщина, приподнимаясь. – Сейчас, муж скоро закончит. Может, начнём с ногтей? Как раз высохнут, пока будете стричься, – она жестом показала мне на белый диванчик.

Я прошла вперёд и села напротив неё, утонув в обтянутом искусственной кожей облаке.

– Вы ведь принимаете карты? – кладя кисти рук на потёртый валик, спросила я.

– Конечно, – она взяла мою правую руку, и внимательно начала рассматривать мои неухоженные слегка перемороженные крабовые палочки.

– Прекрасно, – ответила я, и с непривычки отдёрнула руку.

Цена меня не интересовала. Над её головой нафталиновые звёзды чокались бокалами и проговаривали за суфлёром стандартные поздравления. Она потянулась за моей левой рукой, и я покорно опустила её на подушку. Армянка смотрела на меня ясным взглядом, ласково улыбаясь мне словно родственнику.

– Вам разве не надо торопиться домой, чтобы успеть накрыть стол? – с недоверием, спросила я.

– Так ещё же почти три часа… – сомневаясь, она обернулась назад, чтобы взглянуть на часы. – Там всё накроют, – поморщив нос, она махнула рукой, и снова ласково мне улыбнулась.

Пока она доставала нужные инструменты из стерилизатора, я повернулась и посмотрела на её мужа.

– Мы совсем недавно переехали, поэтому живём сейчас у родственников, – ответила она на вопрос, который я не задавала, но, вполне вероятно, что она выудила его из моих мыслей.

«Меня сегодня уволили».

– Давайте я вам сделаю кофе? – она быстро закончила подпиливать края, придав им приятную овальную форму, и уже приступила к кутикуле.

– А можно? – в любой другой день я бы отказалась.

– Конечно, можно, – рассмеялась она. – Он отличный, вам понравится.

Покрыв маслом кожицу на кончиках моих пальцев, она метнулась за перегородку, из-за которой послышался звук закипающего электрического чайника и звон посуды. Через мгновение передо мной на столике стояла очаровательная фарфоровая чашечка на блюдце с золотыми узорами, на котором по бокам теснились две конфеты в блестящей разноцветной фольге и маленькая резная ложка из мельхиора. Густая чёрная жидкость, оказалась на вкус горьковатой, но ароматной. С первого глотка было понятно, что кофе был молотый, а не растворимый, от чего на душе становилось ещё приятнее.

Быстро завершив все подготовительные процедуры, она покрыла мои ногти двумя слоями розового, почти телесного, лака, и передала меня мужу. Он не менее ловкими и отточенными движениями отстриг все лишние воспоминания – сантиметров на пять. И они засобирались домой. Оплатив, я, насколько могла, искренне их поблагодарила и сама поспешила к метро.

Не хватало только снега – зима была теплой, но спасибо уже на том, что не шёл дождь. Про коробку, подаренную мне М.В., я вспомнила уже только, когда подходила к подъезду. Достав из сумки, я открыла её и увидела кофейную чашечку с блюдцем от Императорского Фарфорового Завода, на которой алыми буквами красовалась надпись: «РОССТРАХ».