Хлеб указан, дерюга овчинная. Посох есть и плетёные лапотки. Бог Гаркуше велел не кручиниться, гусляром стать велел на Яике. Жил сто сорок лет неприкаянно седовласый песняр Гаркушенька. На увале, у Бабы Каменной, мы в походе былину слушали.
Вновь проплачет струна малинова. И над срубом застынет матица. Зазвучит гуслярица былинная. Золотая слеза в сердце скатится.
Васька Гугня
Много баек о Ваське Гугне. Мол, по отваге он ушёл в казаки. Да не так дело было. Служил он у боярина в дружине. А молодая жена Гугни боярыне прислуживала. Хорошо и сытно им жилось. За одним столом с боярином обедали.
А у боярыни было золотое кольцо с дорогим сапфиром. Однажды исчезло кольцо. Сорока его утащила из боярской светлицы. Залетела сорока в открытое окошко и похитила сокровище. Все хоромы перешарили слуги – нет кольца!
Заподозрила боярыня жену Васьки Гугни. И схватили её. Били и пытали огнём, рвали клещами кузнечными до смерти. Бросили в яму и Ваську Гугню. И его пытками увечили, кожу сдирали лентами.
Но удалось Ваське Гугне сбежать ночью. И ушёл он в казаки, ватагу собрал смелую. Вскоре напал атаман Гугня с ватагой на усадьбу боярина. Казаки подожгли хоромы боярские. А боярина с боярыней к дереву приторочили для казни.
Подбежал тогда мальчонка к атаману, кольцо золотое с камнем показывает.
– Где взял? – спросил Гугня.
– У сороки в гнезде! – ответил мальчонка.
Взял Васька Гугня кольцо, бросил его в кострище.
– Не надо мне добра вашего! – сказал атаман.
Боярин увидел кольцо, почернел от горя и помер. Не дождался казни злодей. А боярыня с ума сошла. Бросили её казаки в кучу с навозом и ушли к Дону.
А как Васька Гугня на Яик пришел – байка другая.
Былина о Гугенихе-Гугнихе
Гугнихе было тогда 90 лет, выйдет, что она
родилась в 1480 году.
А.С. Пушкин
Цветь первая
Над землёй окрайной на Яике, где погибла ватага Гаркушина, две звезды появились яркие. Злая сила была порушена. Злое зло поросло повиликою. И судить в степи было некого. Васька Гугня с Дона великого разгромил орду Ногайбекову.
Будет песня о том величавая. Зря глумилась рать оголтелая, что под Гугней – кобыла чалая, а под ханом – кобыла белая. У ордынцев прела баранина и в клетях пели птицы райские. Но бежал Ногайбек израненный, бросил жён и шатры татарские.
И пробился Гугня до Яика, взял с добычей котлы ордынские. Вои ждали доли не маленькой и в ковыльном краю борзо рыскали. А на Яике, на Горыныче, токмо рыба была в изобилии. Горевал Гугня:
– Горе нынче нам! Для чего же ногайцев избили мы?
Гугня лошадь стреножил чалую, опустил грустно голову буйную. Казаки атаману печальному притащили татарку юную. Атаман загремел на товарищей:
– Где вы взяли поганку грязную? Я иду через смерть и пожарища, а не мирные свадьбы праздную. Не утратим же, други, обличье! Круг напомнит суровым голосом, что в казацком законе, обычае – жён и чада казнить перед промыслом. Тех, кто будет водиться с бабами, мы посадим на кол осиновый!
Но угрозы те были слабыми, а татарка была красивая. Может, ведала тёмною силою, может, бабьей травой-заманихою. И прилипла татарка к Василию, стала верной женой – Гугенихою.
Цветь вторая
Две звезды полыхали яркие, ночью в небе хвосты они выгнули. Казаки остались на Яике, крепостушку у речки воздвигнули. Лютень страшен морозами рысьими, но медов сенозарник рощами. Казаки хитроумно возвысили городок в Коловратном урочище.
Бабья доля, как в море судёнышко: то нырнет, то над бездною заново. В городке стала красным солнышком Гугениха, жена атаманова. Кто-то прятал лепёшки печёные, кто-то радость предвидел в аисте. И злодеи клубились чёрные – было много шипенья и зависти.