Шеверт вздохнул вторично и устало привалился спиной к поросшему мхом валуну. Дворец, Царица, жуткие подземелья и не менее жуткие опыты над теми, кто хозяйничал в Эртинойсе в старые добрые времена.

Не мудрено, что память пропала, не выдержала и предпочла спрятаться за черными занавесками. Все, что осталось – страх. Каждый камень в подземельях сочился болью тех, кто попался в руки жрецов проклятого народа. А что было до того? Сосущая и голодная пустота. Шеверт не помнил ни себя, ни родных. На диво, в разорванном решете памяти задержались воспоминания о прежнем Эртинойсе, каким он был до исхода богов – и до пришествия странного народа, именующегося себя серкт. С той поры прошло… Двадцать лет.

Он вздрогнул, с трудом вырываясь из липкой паутины воспоминаний. Ночь окончательно вступила в свои права, и над Эртинойсом, сквозь тонкое кружево облаков, помигивали звезды.

Там, в небе, было чисто и холодно – а здесь, в Гнилых топях, грязно и мокро.

– … Я о том же и говорю, – терпеливо пояснял Хитрец, щурясь на огонь, – вот ты, Андоли, все никак дружка не заведешь. Да, да, чего головой мотаешь? И кому от этого хорошо?

Элеана кокетливо стрельнула глазками в сторону Топотуна, обернулась к Милю.

– И что ты предлагаешь, Хитрец?

Шеверт поежился. Не нужно было брать с собой элеану в поход, не нужно… Пусть она и стала отменной лучницей, но зато почти перессорила Миля и Топотуна. Хитрец – он старше, и превосходно держит себя в руках, а Топотун совсем раскис, смотрит на девицу как на божественный лик самого Хинкатапи. Элеана, судя по всему, получала удовольствие от этой бестолковой игры.

– Сама умная, догадаешься, – ухмыльнулся Миль и выразительно взглянул на младшего в отряде.

Топотун побагровел, сжал огромные кулаки и уставился на угли.

– Догадалась уже, – хихикнула Андоли, – не волнуйся, Миль, ты будешь не последним в списке.

«Язва», – про себя констатировал Шеверт, но предпочел молчать. Пусть себе…

– А длинный он, твой список? – хрипло поинтересовался Топотун.

– Достаточно, – Андоли невинно захлопала ресницами, но при этом сказала как отрезала, – давайте спать, что ли?

И потянулась как дикая кошка. Миль хмыкнул и отвернулся. Топотун бросил на элеану умоляющий взгляд, а затем с преувеличенным вниманием принялся рассматривать лезвие боевого топора.

«И когда же ты образумишься?» – Шеверту стало жаль парня. Желание схватить Андоли за шиворот и как следует встряхнуть стало почти необоримым.

Он окинул взглядом свой горе-отряд.

– Спите, я посижу.

Никто не стал перечить. Улеглись, кто где, Андоли свернулась клубочком и укрылась плащом, Миль и Топотун просто растянулись на траве, чтобы ноги были поближе к костру, и вскоре над лагерем воцарилась тишина, прерываемая лишь треском веток в огне да тревожными криками ночной птицы.

Шеверт посидел-посидел, прислушиваясь. Конечно, Гнилые топи были плохим местом, но пока никто не вылез из трясины и не нападает… Он нащупал в дорожном мешке свою находку и осторожно – упаси Хинкатапи повредить – извлек на свет.

Это была самая обычная книжка, которую Шеверт нашел в Лабиринте. Толстенькая, в пухлом переплете из шершавой замши, написанная на старом, ныне почти забытом наречии кэльчу. Когда Шеверт впервые открыл ее, то удивился – как могли старые легенды народа Хинкатапи попасть в Лабиринт? Но потом решил – какая разница, как они там оказались? Главное, что теперь их можно было прочесть… Откуда-то он помнил старую речь, теперь уже и не узнать. А чтение легенд – удовольствие, которого Шеверт был лишен вот уже Боги ведают сколько лет.

Шеверт осторожно перелистывал страницы, одну за другой, испещренные каллиграфически правильным почерком переписчика. Создание Эртинойса, четверка богов-покровителей, Бездонный кошелек Хинкатапи… Боги, и как же давно все это было! Правильный мир, четыре народа – и четыре Покровителя. Шейнира, темная мать всех синхов, Хинкатапи, отец кэльчу, Фэнтар Свет несущий, создатель ийлуров и Санаул, отец вечерних сумерек и крылатых элеанов. Где они теперь, боги? Ушли, сгинули в вечности, бросив своих детей на растерзание могущественным чужакам.