– Позаимствовал, – фыркнула Машка. – Хранителя музея хоть в известность поставил?

– А зачем? – натурально удивился леший. – Многие знания – многие печали, меньше знаешь – крепче спишь, да и вообще…

– Ясно все с тобой, кладезь народной мудрости, – дружески похлопала его по плечу Искусница.

– А кого это вы с собой привели? – спросил леший, уставившись на меня пронзительно-зелеными глазами. – Новенькая, что ли?

– Новенькая, – охотно подтвердила Васька. – Лиска, она же Василиса Противная.

Мужичок неодобрительно покачал головой.

– Говорил я Милославу, что нет у него чувства юмора. Так нет же, уперся, гусак надутый, да заладил: ничего, мол, ты, леший, не понимаешь, есть у меня юмор, только черный. А какой он черный, коли плоский?

Озадаченные вопросом, мы примолкли, пытаясь нащупать связь между черным и плоским. Выходило плохо, точнее – никак не выходило. Я взглянула на лешего с уважением: силен мужик, кого угодно запутает.

– Работа у меня такая – людей путать, – сказал леший, будто прочитал мои мысли, и подмигнул мне лукавым глазом.

– Девчонки! – донеслось до нас из темноты. – Чего застряли, сюда идите!

– Идем! – весело откликнулась Машка и ринулась к пеньку.

Мы последовали за ней.

Где-то рядом чиркнула спичка, и тут же весело заплясал небольшой костерок, в свете которого я смогла разглядеть лица обступивших нас парней.

– О, новенькая! Знакомиться давай!

– Лиска, – представилась я.

– Василиса, значит, – определил рыжий веснушчатый парень. – А я Кузьма.

– Елисей, – кивнул предмет Васькиного обожания, невысокий широкоплечий паренек с носом-картошкой.

–Емельян, – чинно произнес смазливый шатен, чем-то неуловимо смахивавший на Орландо Блума.

– Светозар.

Я обернулась, чтобы взглянуть на Машкину симпатию, и у меня перехватило дыхание. Светозара вполне можно было без проб брать в любой кинофильм на роль рокового красавца. Он был настолько хорош собой, что я даже кивнуть на его приветствие не сразу догадалась. А затем поймала Машкин ревнивый взгляд и немного пришла в себя.

– Так, рассаживаемся, – объявил Кузьма. – Глядите, какие нам леший чудные сиденья подогнал.

И точно, вокруг пня располагались на удивление мягкие кочки, покрытые травой.

– Так, у нас четыре бутылки – по половине на брата, – объявил Елисей.

– И на сестру, – уточнила ревнивая Искусница.

– А почему четыре? – удивилась я. – Вроде бы Васька о пяти говорила.

– Одной пришлось лешего задобрить, – пояснил Кузьма. – За просто так этакую поляну не организуешь.

И, взяв с пенька клетчатую видавшую виды скатерку, как следует встряхнул ее.

Я глядела во все глаза. Вот скатерка легла на пенек, вот на ней неведомым образом появились миски и тарелки, вот посуда наполнилась едой, а мой рот – слюной.

– Бери кулебяку, Лис, – предложил мне Кузька. – Вкусная, с капустой. Или курник вот.

И тут же у меня в одной руке оказалась тарелка с едой, а в другой – стакан с мутноватой жидкостью.

– Ну, за знакомство!

Сливовица обожгла горло и желудок, я быстренько закусила расстегаем с рыбой, и мне стало так тепло и уютно – словами не передать. Елисей уже разливал по второй, Машка наполняла тарелку Светозара разными вкусностями, Васюша смеялась над какими-то шутками Елисея – с моего места их слышно не было. С другой стороны от парня сидела Васька и, похоже, вовсе не ревновала своего кавалера. Во всяком случае, сейчас она тоже улыбалась, привалившись к мужскому плечу.

– А что это вы здесь отмечаете? – внезапно раздался капризный голосок. – И меня не позвали. Вот пойду, доложу Милославу Константинычу, чем вы после отбоя занимаетесь.

И в освещенный костром круг вступила девица в красном сарафане. Росту девица была небольшого, а вот весу немалого. В жиденькую темно-русую косу была вплетена алая лента, на шее – коралловые бусы, на щеках – свекольный румянец. От такого обилия красного у меня заломило виски. Хотя дело вполне могло быть не в ярком цвете, а в писклявом голосе незнакомки – не отрицаю.