Художник молча вынул из–под дивана мольберт и кивком головы позвал мужчину на выход.

Бизнесмен расплатился не только с художником достойным образом, но и храму позолотил купола. А вскоре и ко Причастию стал приносить своего восьмого первенца и сам причащался.

Певчие потом говорили про портрет этой женщины, что более светлое лицо в «жмурописи» вряд ли возможно. Словно водой по стеклу писано. А друг художника, поэт и музыкант из параллельной конфессии, глядя на портрет даже сочинил песенку и спел её с ансамблем на межконфессиональном пасхальном концерте со сцены у храма:

…Не видя солнца и планет,

Не зная, что творится в мире,

Один как перст, в пустой квартире

Художник Массов пишет Свет…

Он пишет ночью, пишет днём

Он пишет темперой и мелом.

Он пишет Белое на Белом —

И Божий свет струится в нём!4

В сети Интернет скан картины получил Первую премию на какой–то международной выставке–конкурсе и вознаграждение перевели на банковский счёт храма.

Вознаграждение своё художник потратил опять–таки в пределах храмовой ограды: подремонтировал сторожку, на крышу оцинковку бросил, мебель поменял, компьютер то же, но так у монитора на табуретке и сиживал.

Спустя шесть лет после получения премии, тёплым, осенним, воскресным вечером, художник повесив на все калитки положенные замки, уединился в сторожке. Прочёл благодарственные молитвы после Святого Причащения – сподобился утром принять таинства – присел на табуретку, а та возьми и подломись.

Если бы, обнаружив тело, клирики вызвали медиков, то в заключении о смерти написали бы: «Смерть наступила в результате сильного удара затылочной части черепа об пол». Но здесь это было ни к чему, к тому же документов никаких у художника не было, а все его так и звали – Художник (за глаза – жмурописец), только священник во время исповеди называл по–имени, но так тихо, что никто и не слышал. Даже на могильном кресте вблизи алтаря батюшка не благословил (нонсенс) написания инициалов, разве что надпись: «Покойся с миром, Божий человечек. Имя его, Господи, веси».

Табуретку собирать не стали, а сожгли с прочим хламом в церковной печи. А в Раю, куда Художника в ту же минуту, как под ним подломилось седалище, отнесли те самые Вестники и предложили отдохнуть с многотрудной жизненной дороги на инкрустированном драгоценными каменьями троне красоты неописанной, можно было узнать знакомую нам табуреточку. Художник улыбнулся трону, распознав в нём старую приятельницу, и присел на веки вечные отдохнуть.

10.10.2006–25.04.2018

Жил–был художник один… Нет, уже было, точнее – жило, и не единожды.

Жила–была деревянная табуретка. Точнее – начинала жить. Жили–были это те, что уже пожили, прожили всю жизнь почти, были в прошлом воспринятыми и теперь только доживали. Но наш герой, точней – героиня, только–только вышла с конвейера и поступила в розничную торговлю, в городской «Универмаг». Как сельские, так и городские Универмаги – это такая сеть торговых точек, у которой директор принадлежит к когорте универсальных, т.е. чёрно–бело–серых волшебников–волхвов, магов–мистиков. Но речь не о них.

Поставили табуретку в ряду современной мебели. Изящные дорогие стулья, компьютерные и офисные кресла, пуфики и кресла–качалки окружили нашу табуреточку и сразу осмеяли за простоту и дешевизну. Офисные кожаные кресла надменно и презрительно молчали, даже не оглянувшись на почтенное приветствие новенькой. Но табуретка вовсе не придавала этому никакого значения и была довольна тем, что у неё легко получалось делать то, что рекомендовали деревья в лесу, брёвна на сплаве и доски в столярном цеху: желать здоровья и долгоденствия всем седалищам, которые встретятся в жизни, ведь это такой непосильный и здоровье подрывающий труд – являться чьим–либо сиденьем, особенно, если мягкое место клиента не приглянулось. У седалищ есть свой печальный, вековым опытом проверенный афоризм: жопу не выбирают. Может на слух звучит грубовато, но в этих словах вся боль, пот, кровь и слёзы всего того на чём кто–либо, когда–либо сидел во все времена и на всех континентах, будь то седло лошади, унитаз или молитвенный коврик ваххабита.