– Как, ты еще не начала делать наброски?!

– Так ты специально привел меня сюда – показать бухту?

Опять эти выразительные смешливые морщинки – пожалуй, лучше всего они могут удаться в угле…

– Просто решил поделиться с тобой кусочком меня!

– А… – и я прервала себя, принюхиваясь: из его сумки струились умопомрачительные запахи. – Что это там у тебя такое?

Подмигнув, он театрально медленно извлек кусок завернутого в холст пирога, глиняный горшок с жирной горячей похлебкой и пару деревянных ложек.

– Откуда?!

Кароль мотнул головой наверх.

– Ах ты… проныра! Свел дружбу с какой-нибудь дебелой дворцовой поварихой?

– Молчи и ешь, – велел Кароль. – Тебя-то дебелой назовут не скоро!

– И слава богам, – пробормотала я, погружая ложку в густую похлебку.

А наш Король неплохо устроился: наверняка в Ристе найдется немало женщин, питающих слабость к сладкоречивому Человеку С Птицей! Тут еда, там ночлег, пара-тройка монет на площади… И тихое чудесное место для «отдохновения».

Придержав ложку, я вскинула глаза. Кароль сидел, вытянув длинные ноги и вперив задумчивый взгляд в горизонт. «Поделиться кусочком меня». А ведь он впервые не расспрашивал, а что-то рассказал о себе. Показал…

– Спасибо тебе, добрый человек, накормил, напоил, – шутливо сказала я, отодвигая пустую посуду. – Какую плату теперь потребуешь?

Кароль встрепенулся, повернулся и устремил на меня столь же задумчивый взгляд. Я вопросительно вскинула брови.

– Итак?

– Ты сможешь нарисовать для меня все это? – спросил он неожиданно.

Я опять навалилась на парапет, рассматривая бухту.

– Ее можно писать бесконечно – на рассвете, на закате, ночью, в шторм и в знойный безветренный полдень… Но зачем? Ведь в любой момент ты можешь увидеть бухту и без моих картин.

Кароль улыбнулся.

– Но когда-нибудь я стану слишком старым, чтобы подняться сюда. А мне захочется увидеть ее вновь и, может быть, всплакнуть, как плакал сегодня Джорджия…

Я вздохнула. Ясно. Все тот же вопрос, только заданный более длинным и окольным путем. Ну что ж, за этот прекрасный обед, а пуще – за этот прекрасный вид – я могу и ответить тебе, Человек С Птицей…

– Я нарисовала его воспоминание.

Кароль поощрительно молчал, и я продолжила:

– Джорджия как-то рассказал мне о штиле в южных морях: полнолуние, светящееся море, одинокий корабль… А наутро разыгрался шторм, сгубивший чуть ли не половину экипажа. Этот рассказ долго не отпускал меня… потом рассказ превратился в картину. И вот несколько ночей назад я встала и натянула холст… И закончила. Сегодня.

Кароль помолчал, разглядывая меня.

– То-то я смотрю, ты на привидение похожа… Не ела, не спала?

Я пожала плечами.

– Ну почему же… Что-то безусловно ела. И спала. Иногда. Мой учитель называл это одержимостью.

– Учитель?

– Мастер Гилмор из Художественной школы во Фьянте.

– Ты училась во Фьянте? Но это же стоит целое состояние! – ужаснулся Кароль.

Я засмеялась.

– Да много ли школяру надо? Кусок хлеба да глоток родниковой воды! Ну, еще крыша над головой во время ливня. А так… Если кто-то из мастеров выбирает себе ученика, тот обучается бесплатно.

– Тебя выбрал мастер по имени Гилмор? И там же ты познакомилась со своим мужем?

Я помолчала. Бедный-бедный Пьетро. А ведь мы были тогда счастливы: юные, беззаботные, впервые хлебнувшие пьянящий воздух свободы, гордые и удивленные собственным Даром…

– Да, – кратко сказала я. – Он уже тогда был болен. Чахотка.

Кароль сочувственно качнул головой, понимающе прищелкнул языком – и я даже не успела заметить, как начала рассказывать о тех бесконечных и быстротечных днях, заполненных солнцем и смехом, пропитанных запахами красок, моря, цветов и спелых фруктов. Два года – всего два года моей жизни! – а кажется, их хватит, чтобы весь век мечтательно перебирать жемчужины драгоценных воспоминаний…