Тут один маленький Великан что-то не так сделал. И на него большие стали ругаться. Малыш послушал-послушал, потом повернулся, ушел от стола и направился к дубу, возле которого прятался Олак. Подошел, сел на корточки. И тут Олак увидел еще одно удивительное зрелище: маленький Великан плакал! И это они тоже умеют! Малыш ревел, слезы текли – с кулак!

Известно, что никакой скрытень не может вынести, если рядом кто-то мучается – ему самому плохо становится. Уж кто только над этим свойством Лесного Народа не потешался: и вороны, и белки, и рыжухи – ну, все. А еще раньше, в древние времена, рассказывают, гномы очень смеялись. Но тут ничего сделать нельзя: такой уж у скрытней характер. Вот и теперь Олак, как услышал плач великанского малыша, увидел слезы размером с кулак, так стало ему самому плохо, и он стал думать, как малышу помочь. И, представьте, придумал! Достал из курточки одну ягоду покрупнее и катнул ее по земле к малышу. Ловко получилось: прямо тому к ногам.

Малыш, как увидел ягоду, неведомо откуда взявшуюся, плакать перестал, стал оглядываться: откуда она? Поглядел вверх: не растут ли, дескать, эти красные штуки на дубе? Нет, не видать. Влево – вправо глянул. Ничего не разглядев, взял ягоду, – и в рот положил. Прямо целиком! Сразу видно – понравилось, еще хочется. Он опять вверх стал глядеть. А Олак взял – и катнул вторую! Уже просто так, из озорства. Поглядеть хотелось, как малыш будет головой вертеть. Но тот вертеть головой не стал, а начал вглядываться в то место, где Олак сидел. А потом как вскочит, как что-то своим закричит! Олак, конечно, великанский язык не понимал, но догадался, что малыш своих зовет, объясняет, что тут кто-то есть, в траве прячется. Его, правда, никто не услышал, так настырный малыш побежал к ним, стал взрослых теребить и что-то говорить. И на дуб рукой показывает. И уже один взрослый Великан, – наверно, отец малыша – начал вставать.

Олак понял, что пришла настоящая беда. Сейчас искать будут. А спрятаться по-настоящему и негде! Что делать-то?

И тут прямо за его спиной раздался знакомый голос:

– Олак! Эй!

Обернулся – а в траве позади него сидит Прак – путешественник! И говорит так сердито:

– Ты что, оглох? Кричу ему, кричу – ничего не слышит! Пошли скорей!

– Прак, ты?! – закричал Олак, от радости забыв о всякой осторожности. – Как ты сюда попал?

– Сейчас увидишь, как, – еще сердитее сказал Прак. – Пошли, говорю тебе, скорее, пока Великан далеко.

Ну, Олака уговаривать не пришлось. Схватил свою курточку с ягодой – и за Праком. Оказалось, что в нескольких шагах в траве начинается канавка. Оба скрытня нырнули в нее – и вперед, прочь от дуба. Правда, уводила канавка совсем в ненужную сторону – к овражку с водой, возле которого стояли Поющие Дома, – но Олак об этом не задумывался и совсем не боялся. Ведь теперь он был не один! Даже когда пришлось между двумя Поющими Домами пробираться и над головой рев стоял – и тогда Олак не испугался.

Ну, а потом и вовсе легче пошло: спустились в овражек, вдоль воды побежали вниз, вниз, дальше от страшной поляны. Шли, шли – и пришли к своим. Уж как мама Олака обнимала, как радовалась! И совсем не ругала, ни капельки!

Закат догорел, как костер, – только угли остались. А когда и они погасли и небо остыло, стали загораться звезды. Первым на рассветной стороне запылал Алмаз. За ним на юге засияла Верна – самая яркая из всех. И как только она загорелась, филин крикнул «Ууу! Ууу! Я полетел! Прячьтесь, кто сможет!» Тут вся мелкая живность, что шуршала и щебетала, устраиваясь на ночь, разом смолкла; лишь летучие мыши скользили серыми тенями меж деревьев: они филина не боялись.