Сочувствуя читателю без английского, переведём на русский язык. Басамент предложил два варианта: арендовать либо купить здание в ближайшем коммерческом районе. Купить – много лучше, – добавил он, – но есть ли у вас на первый взнос примерно сто тысяч долларов?

– Откуда? – сказал Заплетин.

– Будут! Мы рифайненс твой хауз (перевод: мы вытянем деньги из твоего дома. То есть он так вырос в цене, что если оформить новый заём, то разница между первым займом и возросшим вторым займом и даст Заплетину сто тысяч)…

Базамента его русские родители произвели уже в Америке, и все, что прожил он, прожил в Америке, поэтому такую тарабарщину ему позволительно извинить. К счастью, ему тут же надоело напрягаться для тарабарщины, и он перешёл на родной английский, который мы и будем использовать, но в переводе на чистый русский.

– Считай, что дом у тебя в кармане, – сказал Басамент и разлил ещё. – Давай за твою новую халупу (халупа с акцентом сверкнула по-русски).

– А если мой дом плохо оценят, – медлил Заплетин с торжеством.

– Не волнуйся. Ты получишь лучшего оценщика. Я ему завтра позвоню.

– Разве не банк выбирает оценщика?

– Да, но банк выберу я!

Басамент твёрдо глядел на Заплетина бледно-голубыми честными глазами, какие бывают, как ни странно, не только у порядочных людей, но и у отъявленных негодяев. Заплетин взглядов в упор не выдерживал. То ли, – себе он объяснял, – не доставало ему характера отвечать взглядом на долгий взгляд, то ли считал он борьбу взглядов бессмысленным состязанием.

Глава 2. Сто процентов в месяц

К столу Абадонина осторожно приблизился Амерян. Рассуждая логично, его осторожность была совершенно неоправданной. С чего это владелец ресторана будет церемониться с посетителем, который уселся за лучший столик, за который лично сам Амерян устраивал самых важных гостей. Конечно, увидев там незнакомца, Гарик сначала решил спросить Римму, какого это чёрта, и так далее.

– Да как же? – сказала девушка. – Этот мужчина…, – глянула в записи, – этот Абадонин мне сказал, что вы дружили ещё со школы. Что вы его лично пригласили…

“Абадонин? – задумался Гарик. – Со школы? Чего-то не помню”.

– Ладно, работай, – сказал он Римме. – И на всякую дрянь не отвлекайся, – кивнул он на толстый журнал перед девушкой.

“Ну-ну, поглядим на школьного друга”, – думал он, направляясь к столику, за которым незнакомый человек в тот момент закусывал бутербродом, густо обмазанным чёрной икрой.

Незнакомец поднял глаза на Гарика, широко улыбнулся, вскочил со стула.

– Сколько лет, сколько зим! Да ты чего? Что ли, в самом деле, не узнаёшь?

– Напомни, – сухо сказал Гарик.

– И Полину Никитичну забыл? Помнишь, как мы в четвёртом классе учились стирать белые воротнички?

Взгляд Гарика потеплел.

– Конечно, помню. А вот тебя… А звать тебя как?

– Да Леонард я. Лео. Помнишь, как ты в девятом классе разбил мне нос баскетбольным мячом? Сам же потом оттирал мою кровь, и даже майку помог отстирывать.

“Чёрт знает что, – растерялся Гарик. – Всё это помню, а вот его…Да, вроде, и не было у меня знакомых по имени Леонард”.

– Ну что, до сих пор меня не признал? А Осипа помнишь? Из “Ревизора”? Ты был Хлестаковым, а я Осипом. Помнишь, как во время репетиции мы с тобой едва не подрались? Слишком ты в роль тогда вошёл, командовал мной, как своим рабом.

– Осип? – Гарик себя ощутил человеком с отшибленной памятью.

– Да хрен с ней, с памятью. Ненадёжна. И непредсказуемо избирательна. – Руки Абадонина разлетелись для дружеского объятия. – Давай лучше тяпнем за нашу встречу.

– Ну и встреча! – воскликнул Гарик. И отдался в объятия Абадонина. Фальшивил, конечно, но что оставалось после трёх школьных эпизодов, которые он тоже не забыл.