Был цветок с одной стороны какой-трепетный и наивный, а с другой – жесткий и мерзкий, какими бывают дети старшего подросткового возраста.

Кстати, Серега обожал все, что связано с авиацией, и мечтал поступить в Казанское военно-авиационное училище. Но провалил экзамены и теперь вот почти год слонялся без работы, изредка отжимая у малолеток мелочишку и мобильные телефоны. Тырил детали на радиорынке, сливал бензин у зазевавшихся мажоров, а еще подрабатывал на СТО у Талгата Валиева мойщиком.

Аньку тогда он так и не выебал. Хотя член достал и начал им тыкать в ее горящие бедра, но как-то очень быстро нервно-нервно задышал, напрягся и замычал, орошая пылкой юношеской росой ее розовое платье, которое тут же покрылось вязкими пятнами, удивительно напоминавшими черные космические дыры, в которых исчезает все!

– Вот урод, обкончался! – возмутился Александр Баширов Анькиным голосом. Платье зашуршало, цветок исчез, а сам Серега, перевалившись через спинку лавки, начал долго и мучительно рыгать водкой, шапанским, пивом, заварными пирожными и бутербродами с сыро-копченой колбасой, которыми они весь вечер закусывали в школьном буфете под песни группы «Дискотека Авария». Кусочки хлеба и колбасы застревали в носоглотке и мучительно пекли слизистую. Где-то неподалеку звучал бессмертный хит Миши Круга «Владимирский централ». Начиналась страшная и непредсказуемая, полная чудовищных ловушек и опасностей взрослая жизнь.

В тот день ничто не предвещало счастья. Проснувшись рано, когда отчим уже отправился на работу, а мать, которая до трех ночи смотрела сериал «Бедная Настя», еще спала без задних ног, Серега решил сходить на рыбалку.

Первый отчим, с которым они прожили совсем недолго, подарил Сереге на его десятилетие спиннинг. Старый советский прут «Ленинград». «Гост 31654, цена 10 руб. 00 коп» – написано на зеленой пластиковой ручке. С «Невской» катушкой и набором кормушек, крючков, поводков и прочей рыбацкой дребедени, которая так тешит романтические детские грезы об огромном леще, сазане или, чего доброго, настоящей стерляди, которая, несмотря на катастрофическую экологическую ситуацию, еще водится в не до конца умершей Волге.

Сегодня Серега решил порыбачить неподалеку от Арского кладбища на Казанке. С детства любил эти места, да и память об утонувшем тут первом отчиме каким-то щемящим мистическим холодком приятно теребила душу. Ничего особенного. Напился с друзьями, и ночью решил поплавать. Искали неделю. Нашли возле ближайшего шлюза. Раки уже сожрали нос. Неприятное зрелище. Хороший был мужик. Николаем звали. Из тамбовской бригады. Пять лет за вооруженный грабеж под Нарымом зону катал. Вышел по амнистии, остепенился, решил семью завести. А тут, вишь, какой облом. Именно у Николая Серега научился по-блатному цыкать зубом, сплевывать через губу, материться, характерным голосом говорить: «Малой, дай рубасик!», специфически, как гусак, гоготать горлом, немножко «ботать по фене», ну и сидеть по-тюремному «на птице».

Его похоронили на Самосыровском кладбище. После Николая остались еще два спиннинга, куча снастей и несколько фотографий в семейном альбоме. Мать прилежно сохраняла о нем память и ухаживала за могилой, ибо друзья Николая время от времени присылали ей денег, раз в год приезжали на поминки и даже установили черный гранитный памятник с обломанной по первому плану березой, церквушкой с пятью как-то чуть криво нарисованными куполами, колючей проволокой в верхнем правом углу и надписью «Жил, как умел. Ушел не так, как хотел. От тамбовской братвы. Помним. Скорбим».