Итальянец поблагодарил её от себя и от имени Дирекции театра за согласие и сказал, что послезавтра, в это же время, после того, как он подготовит все официальные бумаги, они подпишут два экземпляра Контракта, с выплатой г-же Габриэлле суммы задатка. А встретиться решили в небольшом уютном ресторанчике на Рыночной площади. На том и расстались.

Художественный руководитель и директор веймарского театра Иоганн Гёте не так бурно разделил её радость.

Мало того, что звезда театра Каролины Ягеманн часто уезжала в Берлин на гастроли, так теперь ещё и молодая певица, заменяющая оперную диву, позволяет себе такой же гастрольный демарш, тем более, что ни третьей Рези, ни новой донны Анны, ни ещё одной Катарины Кавальери в театре не было. Хотя, нужно заметить, что сам факт приезда антрепренёра из «Ла Скала», ради одной из его артисток, произвел на директора театра гораздо большее впечатление, чем официальные письма из Берлинского оперного театра. Что ж, придётся менять всю афишу на летние месяцы 1811 года, хотя именно в это время в Веймар приезжают «разъездные меломаны», чтобы послушать кого-то из двух талантливых певиц – как кому повезёт… Может быть, летом будущего года г-жа Каролина никуда не уедет, Бог знает… При своей жёсткой политике худрука и директора, Гёте потакал талантливых артистам, давая им возможность проявить себя за пределами Веймара. Мэтр никому не отрывал крыльев. Летите! Старайтесь! Если где-то прославитесь – пойдёт только на пользу, как вам самим, так и придворному театру. Гёте понимал талантливых людей, ибо сам был гений.

…Весь вечер и всё следующее утро молодая певица словно летала на крыльях. Ах, будь живы её родители, как бы они порадовались стремительной карьере своей дочери. Впрочем, за «красивые глаза» Судьба ничего никому не дарит – значит это была «благодарность Свыше» за тяжёлый и верный труд.

После завтрака Габриэлла отпустила гулять с нянькой своего сына, а сама присела к клавесину и стала подбирать репертуар для гастролей.

Знай она, что произойдёт сегодня вечером – ни за что не отпустила бы от себя Эриха. Но не отпусти его от себя, ещё неизвестно, чем бы закончилась эта история.

…Зима – время детских забав и проказ. И нет ничего лучше в это холодное время года, чем кататься с горы на санках, с радостным смехом и счастливыми возгласами или лепить снеговиков.

Тяжёлая это работа. Жаркий пар валит из-под зимней одежды, хочется сбросить с себя шубы, шляпы, меховые перчатки, чтобы не стесняли движения, не мешали катать снежные шары. А как хочется пить! Набьёшь снегом полный рот – а он лишь на один глоток. Зато вкусный, словно растаявшее облачко!.. А, главное, ни у кого из взрослых не нужно просить на это разрешения. Тем более, что никто его и не даст. Взрослые ужасно правильные люди – это нельзя, это не годится, а уж то, тем более, не сто́ит делать. Скучно! И когда они успевают превратиться из живых, замечательно непослушных детей, в таких зануд – вот загадка! И пока их нет рядом, ещё пару «снежных» глотков и – за работу. Шаг за шагом… Шар за шаром… Снеговик за снеговиком…

То ли отвлеклась старая нянька, то ли не заметила, как маленький Эрих, глядя на старших ребят, набил полный рот снега. Снег ледяной, жжёт язык, холодит зубы, и так похож на мороженое… Вот ещё раз зачерпнул снежную горсть, прямо из сугроба… Потом ещё и ещё…

Перед обедом Эрих расплакался – сильно разболелось горло, потом голова, потом стало трудно дышать.

Хорошо, что у Габриэллы в этот день был выходной. Перво-наперво она попросила няньку заварить чай с малиновым вареньем, но ребёнка от него вырвало. Испугались обе, и Габриэлла сама побежала на последний этаж, к доктору Канну, живущему в их же доме. Господин доктор, приникнув ухом к спине и груди мальчика, долго прислушивался к его дыханию и сказал, что похоже на «поветренную» болезнь – воспаление лёгких – и тут же принёс какую-то микстуру.