– Пап… – умоляю я.

– Привет, Диан. – Как же я давно не слышала его голоса и теперь я знала, что этот голос сорван многочисленными криками, которые не до кого было донести.

– Пап, давай зайдём. – Я беру его за руку и завожу обратно в комнату, закрываю дверь, чтобы нас не услышали, чтобы он точно мне рассказал. – Папа, я слышу его. Голос, который… который слышишь ты! – Я обхватываю его пальцы и прижимаю их к себе, а он только думает – крутит в голове слова, а мне приходит в голову, что я попалась в ловушку этого самого голоса: не приходит он к папе, он хочет, чтобы я показала себя ещё и сумасшедшей перед своей семьёй, чтобы они потеряли меня, как человека, как Диану…

Я отпускаю папину руку и смотрю пристыжённо в сторону.

– Понятно. Он дошёл до тебя, – без эмоций шепчет папа, а я наполняюсь надеждой.

– Да! Я слышу его! Он… он зовёт меня и во сне. Во сне делает со мной страшные вещи!

– Я знаю. – Папа кладёт свою широкую сухую ладонь мне на плечо, а я позволяю себе крошечную улыбку. Вместе мы найдём выход! Мы спасёмся! Мы победим, если нас будет двое! – Это нормально.

И папа до основания ломает зародившуюся во мне надежду.

– Что… нормально?

– Что он приходит и делает страшные вещи.

– П-почему? – Я задыхаюсь от негодования и от непонимания.

Я думала, мы заодно…

– Мы все несём один грех, мы должны за него ответить.

– Какой ещё грех!? – кричу я, не сдерживая себя. – Ты издеваешься? А если он убьёт нас?

– Во сне умереть нельзя. Пусть он отыгрывается, а мы будем жить свои жизни.

– Как… как жить? – Я смотрю на папу, которого поглощали собственные синяки, которые не имел друзей, который, если не на работу, то из дома не выходил – и это жить?

– Как жили раньше. Ты будешь ходить в школу, я – на работу. Потом… потом ты хотела в медицинский?.. Вот, в медицинский…

Да как я учиться буду, если я никогда не буду спать? Если в каждом углу мне будут мерещиться тени с глазами? И за что? За что мы платим?

– Найдёшь себе парня, поженитесь с ним, будут у тебя детишки. Чем больше, тем лучше, тем больше вероятность, мне меньше проклятия будет в будущем.

Я столбенею от этих слов.

– Ты хочешь, чтобы я рожала детей, чтобы на них переходило проклятье? – Я уже готова была срывать волоски с рук и ног, потому что не понимала, кого вижу перед собой и что за бред этот человек несёт.

– Да, ему нужно лишь отомстить – чем больше людей будет, тем ему будет проще, тем он быстрее насытиться.

И это говорит мой отец? Это говорит человек, который давным-давно сошёл с ума… а я об этом не знала. Сколько? Сколько лет прошло с тех пор, как в нём появилось это проклятие? Мы уже тогда родились со Стёпой? Или нет? А если нет… то он знал, что проклятие перейдёт на нас? Знал… и всё равно позволил нам родиться и разрешил себе нас не защищать.

И это мой отец? Человек, который стоял под руку под алтарём вместе с моей мамой?

Я сжимаю челюсти и зло смотрю на него, а он меня и не видит, он видит свои цели, как дать голосу отомстить, как дать проклятью изжить себя с помощью наших жизней.

– Как ты мог так с нами поступить? – Я сжимаю кулак и уже примеряю, куда ударю отца.

– Это не я, это всё прадед. Это начал он. Без него, проклятья бы не существовало.

– А он-то здесь причём?! – рычу я, замахиваясь на отца, а он ни прикрывается, ни зажмуривается, будто меня не видит вовсе.

– С него всё началось. Я расскажу, если ты готова выслушать.

Я не готова, я не хочу быть инструментов для отмщения, я не буду частью машины, которая должна насытить голос, который пришёл, чтобы отомстить за грехи, и за чьи? Прадеда?

Моё молчание, то, что я не ударила, отец принимает за согласие и начинает: