– Не думай, не только ты. Ты – не особенная и не единственная. Все твоей крови будут страдать. Твои дети, и дети твоих детей, и дети твоего брата, и внуки твоего отца.

– Что?.. – Мысль будто бы появляется, но я не успеваю её схватить, она отпрыгивает, как кузнечик.

Меня подбирает огромная рука, поднимает над бело-чёрным полом и заставляет задохнуться разреженным воздухом. Словно я оказалась в горах, где и губы пересохли, и глаза, где стало под кожей у костей холодно-холодно.

Руки взяли меня за ладони и подвесили за свои пальцы. В любой момент может отпустить – уронить, прихлопнуть ладонью, когда я расшибусь.

Я пытаюсь подтянуть ноги, согнуть руки в локтях, как-то уцепиться за огромные пальцы, которые вершили мою судьбу, но не получается. Ничего не получается.

Огромные руки подбрасывают меня вверх, и я кричу под ощущением невесомости и силы притяжения, а потом меня ловят. Голову отбивает, всё кружится, и я снова в воздухе, и снова крик за криком, мои мольбы прекратить. Голос слушает, руки меня больше не ловят, и я расшибаюсь о пол, но не умираю – во сне нельзя умереть. Можно чувствовать боль, мясом – внешний холод, вывернутыми костями – прохладу ветра, можно орать от страха, но не умереть от того, что твои мозги растеклись по кафелю.

Я просыпаюсь от облегчающего чувства ниже пояса и понимаю, понимаю слишком поздно, что обмочилась. Не смогла удержать мочевой пузырь, когда разбилась в лепёшку… Всё одеяло было мокром, ноги, ягодицы… диван подо мной тоже мокрый.

Я до ужаса краснею и падаю на пол, стягивая одеяло и щупая диван.

Даже Стёпа давно перестал писать в постель! А я-то! Я уже взрослая!

Сую одеяло с пододеяльником в стиральную машину, а себя закидываю в душ, отмываюсь жёстко губкой, чтобы ничего от мочи не осталось на коленях. Мерзко от самой себя и жалко. Жалко до скрежета зубов. Там всё по-настоящему! Там… там не как во сне…

Я присаживаюсь на колени и прижимаюсь к стене ванной, обнимая себя за плечи.

Почему? За что мне? За что?

– Диана?! – Из сумрака меня выводит голос мамы, которая трясёт за плечо.

Я делаю глубокий вдох и открываю глаза.

– Диана? Ты как? Ты чего? – Она смотрит на меня огромными глазами, обнимает за голову, за мокрые волосы, а я понимаю, что заснула в ванной, вода так и текла. Машинка уже достирала, а я тут.

Дверь закрыта, никого больше нет.

– Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь? – Мама закручивает краны и срывает все полотенца с крючков. Заматывает меня в них и целует в висок. – Что-то в школе?

Я беру её руку и мотаю головой.

– Нет, мне… мне просто не спалось, и я подумала… ну в общем, – а слов никаких нет, никакой отмазки, никакого призрачного ориентира.

Мама переживает, трёт мою голову, не забывает оставить след от своих губ, а потом медленно вытирает. Отводит в комнату, и тогда я вижу и папу, и Стёпу, и Стёпа мне средних пальцев не показывает, а папа не смотрит… совсем не смотрит, только его чёрные синяки стали ещё чернее, одного цвета с плиткой на шахматной доске.

Мама заводит в комнату, и я вспоминаю о диване. Пятна почти не видно. Хорошо. Это хорошо, но там ещё влажно. Я сама устраиваюсь там, чтобы мама не села.

– Не иди сегодня в школу, – просит мама, – отдохни, а то будешь, как папа, на снотворных спать. Конечно, если выхода нет, то надо, но если выход есть…

Выхода нет, но голос сказал, что и таблетки не помогут… и он мне это показал. Он просто сыграл со мной, когда я первый раз выпила снотворное – теперь я это понимаю. Ничего не показал, чтобы я подумала, что отвязалась от него. Но нет. Не отвязалась, я пустила его глубже в свою реальность.