Впрочем, осень только собиралась маячить на горизонте или даже и не думала маячить, но моя заботливая мама уже размышляла о грядущей осени. Правда, она не думала о разного рода корзинках, банках, соленьях и вареньях, не ладила ни сани, ни машины, но думала вести моего старшего брата-оболтуса в первый класс. Всякие школьные прибамбасы, естественно, входили в её повседневные заботы, хотя тогда тетрадь стоила всего две копейки, но за ней иногда приходилось стоять несколько часов, но это мелочи, поскольку за ними стояли мы, школьники. Но кроме моего брата, меня, были ещё две моих сестры. Одна уже была взрослой и числилась при школе, так как я, малолетний олух, и моя младшая сестра должны были целыми днями торчать дома взаперти. Впрочем, мама даже не подозревала, что эти жалкие запоры едва ли могли остановить такого могиканина, как я. В любой момент я мог просочиться в самую малую щель или форточку, в которую только способна была просунуться моя голова. Тем же способом я возвращался домой, карабкаясь по переплетам окон, которые невесть отчего не ломались, скорее всего, от того, что делались они добросовестно ни чета нынешним. Мой брат проделывал тоже самое, поскольку наши родители ещё не оставляли ключи нам, видимо считая, что мы вполне могли посидеть и дома, но скоро они наконец поняли, что так поступать весьма неразумно, а выдавленные стекла шумной и драчливой бандой их отпрысков, не стоят нервов и усилий, то они просто смирились с неизбежным и по утрам, только продрав глаза, мы уже могли узреть заветный ключ на условленном гвоздике и цивилизованным образом покинуть дом. Но вернемся к моей матери. Движимая самыми благими пожеланиями, она решила отдать нас в детский сад. Особых препятствий к этому не виделось, так как это учреждение маячило почти рядом с домом, в каких-то жалких двухстах метрах, белым фасадом и палисадником. Я уже умудрился сунуть нос в него и даже познакомился с некоторыми представителями иной цивилизации, которые, впрочем, после шести часов становились дикарями, подобными мне. Надо заметить, что это маме просто казалось, что её благие пожелания способны легко осуществиться. И вот почему. Если все нормальные дети к пяти годам покрыты толстым слоем цивилизации, то её родной сын к этому времени умудрился так одичать, что уже был не способен воспринимать влияние света и разума. Впрочем, как всякий дикарь, пробравшись в дом к представителям иного мира, с удивлением созерцает диковинные вещицы, то и я, пробравшись туда и прилепив нос к окну, уже успел рассмотреть комнату полную игрушек, аквариум, где шевелили лениво длинными хвостами чудные рыбки, и прочую занимательную ерунду, в которой я не прочь был покопаться. Но, поскольку попасть туда для меня было равносильно тому, как попасть на Марс, или, надев очень чистую рубашку, я должен был плестись вслед за мамой. Что было едва ли не одно и тоже. Хотя тогда я об этом и не задумывался.

Так что мои интересы даже немного совпали с планами моей матери, но ненадолго. До следующего утра. Во-первых, приобщение цивилизации начинается непростительно рано: этак задолго до восьми часов, то… То я сразу не захотел быть законопослушным, как японец, предпочтя махать бумерангом или палицей, когда это мне заблагорассудится. Благорассудилось мне это делать никак не раньше десяти часов. Но ноющего и хныкающего дитяти свободы, коему уже было целых пять лет, отбуксировали, как бычка, под надзор невинных нянь. Впрочем, невинность их была относительна, поскольку многие из них не только пили водку и курили, но и умудрились переспать с таким количеством мужиков, что одно перечисление их имён займет чересчур много места. Впрочем, они были невинны в своем понимании людей, а особенно детей.