– Обалдеть! – Хрипло шепчу я, и потерянно подмигиваю Мишке – Я думал, она не слышит, спит..
– Да, брат, круто ты попал! – Щурится мне в ответ левый глаз Ворохова. – Такие признания – рискованны.
– Только не в присутствии Дамы в черном… – Я нервно скашиваю рот влево, давлю зевоту..
– Ты был похож на зверя.. На раненного зверя… Не холеный профессор, а средневековый Ланселот, в грубом рядне, только что зарубивший мечом парочку пьяниц, скосивших глаза не в ту сторону, на пятку королевы Джиневры или на след на песке от ее покрывала.. Я думал, ты и меня зарубишь! Мимоходом.. Ну, ничего. Ради нее, я думаю, можно! – Мишка опять подмигивает мне, и перескакивает, как пантера, на водительское сиденье. Машина, рвет с места, сверкая фарами и урча, как очнувшийся от дремоты зверь, довольный и сытый.
– Ты, главное, Ане не забывай такие же слова говорить в нужную минуту. Остальное – неважно. Разберемся. Я никогда не рублю с плеча.– Говорю я Мишке вполголоса, одной рукой касаясь его правого плеча, а другой -прижимая к себе драгоценную ношу.. Кажется, она опять задремала…
Глава девятая. Тарантелла фея…
Едва войдя в квартиру, и повиснув на моем локте, фей, снимает туфлю с правой ножки и бросает ее, без прицела дальности, вглубь прихожей, с воинственным криком амазонки: «Ура, мы до-оо – ма!»
– Тише, тише, любовь моя! – Я со смехом прижимаю ее к себе… – Ты же всех соседей так перебудишь!
– Madame, с Вами всегда – полный абзац! – Немедленно фыркает и грохочет смехом за моим плечом Ворохов. – Может, мы еще и тарантеллу спляшем?
– Давайте! – Моментально соглашается фей, и в прихожей начинается что то невообразимое: летит в темноту квартиры второй туфелек, замша которого безнадежно смята, на головке фея оказывается моя запыленная старая шляпа из фетра, с верхней полки гардероба, а в руках – пояс от кожаного плаща, который она превращает не то в обруч, не то в лассо, не то – в змею, опутывая им ошарашенного в конец Ворохова.
…Она танцует босиком, будто кружится маленькая искорка от костра, гибкая, теплая. Или – змейка – саламандра, согревшаяся на углях саксаульного костра в недрах огромного песочного безмолвия…
Мишка вторит ее танцу, живому и солнечному, несмотря на ночь. Да. Вот именно. В ее танце нет лунного холода. Только солнечный, медленно плавящий жар. Она кладет руку на его левое плечо, потом правое, она кружится вокруг него вихрем, а ее щиколотка и ступня, ее пятка, просто есть продолжение линии пола, одно целое с ним… Жаль, что в крохотных ладонях у нее нет бубна.
..Мишкина сильная грация зрелого гепарда только оттеняет ее пронзительную тонкость прозрачной, серебристой, горячей, нежной, плавящейся вокруг него огненной ленты, мига, солнечного луча, жизни…
Я вхожу в этот танец третьим. Незаметно для себя. Вскидывая кверху ладони, отсчитываю ритм этой бешеной тарантеллы, на которую у нее не должно хватить дыхания… Не должно. Но – хватает. Моя рука на ее левом плече. Потом на правом… Я вижу, как по ее виску сползает маленькая соленая капля, но глаза, так глубоко вобравшие в себя теплый кипящий янтарь ночных фонарей, смотрят на меня, улыбаясь, а ямочки в углу рта, оттеняют мягкость щек и подбородка. У нее очень мягкая линяя подбородка. Моя рука поддерживает ее спину. Сквозь бархат и гипюр я чувствую контур ее лопаток. Где то в их срединной ямке испуганной птичкой бьется пульс. Мои губы приникают к ее шее, мочке уха, обдают жаром родинку на виске:
– Любимая, потрясающе! Мы с тобой так давно не танцевали уже лет пять, да? Еще чуть – чуть, и все это кончится яростной эротической сценой на полу… Клянусь… Я не могу… Ты меня сводишь с ума… Совсем…