– Мне бы в твое отсутствие кофе не прозевать! – машет она кистью руки в мою сторону. – Я с оливками сделаю салат. Будешь?

– С удовольствием. Только добавь помидоры, хорошо? Так славно есть помидоры со своего участка, правда?

…Когда я возвращаюсь в квартиру через полчаса, с букетом астр в руках и маленькой изящной коробочкой из малахита, завернутой в папиросную бумагу, в кармане куртки, из кухни, навстречу мне, плывет шмелиный басок Ворохова:

– Madame, это Вы – несправедливы. Техника сейчас – атомная, и можно все придумать.. Там можно вывести, например, шланг, и машина будет работать и на холодной воде…

– Мишенька, я в этом не понимаю. Конечно, можно все, но – зачем? Столько хлопот. Зимой сложно за городом. И связи хорошей нет. А у Горушки вся работа – по интернету почти…

– Только и слышно: «Горушка то, Горушка – другое!» – беззлобно ворчит Ворохов.– Ты о себе бы подумала.. Тебе свежий воздух нужен..

– Он нужен всем. Наточи еще этот, пожалуйста. – Я слышу звук точильной машинки для ножей и голос Ани из глубины коридора:

– Господа и дамы! Бросайте заниматься кухонными делами в вечерних туалетах. Это безобразие. Ланочка, пойдем, я тебя уложу? Отдохни хоть полчасика, а? Я ведь знаю, что ты весь день бегаешь… Вас не было здесь месяц, а как будто – жилая квартира. Не пылинки. Когда успели то? С тряпкой бегала два часа, без перерыва? Можно я возьму почитать? – Аня машет книгой извлеченной из недр стеллажа в прихожей, и тут вдруг замечает меня:

– Грэг, привет. Боже, какой роскошный букет! Мишка, тащи вазу.. Я в гостиной видела.. Где ты купил? Дождь на улице… Вечер уже.

– Вот тут, за углом. Сидит старичок в дождевике, перед ним – ведро, астры мокнут. Я забрал последние. Жалко старика. И цветы жалко.

Руки фея обнимают меня, где то чуть ниже плеч. Наклониться я не успеваю.

– Спасибо… – Она незаметно трогает что то в букете, перебирает, и он становится ярче, заметнее: белое и бардовое выгодно оттеняет друг друга. Капли крови всегда оттеняют белизну больничных стен. О чем я думаю, боже! Я осторожно и в то же время – крепко прижимаю к себе легкого фея. Еще улетит, выскользнет, упадет.. Мой фей…

– Ты же весь мокрый! Зачем на улицу вышел? Простудишься, боже мой! – Разбросав астры по поднесенному Вороховым богемскому чертогу хрусталя, и, уже не смотря на них, она встряхивает мою куртку, вешает ее и тут же вытирает мне чем то голову.. Полотенце.. Где она его взяла?!

– Иди, скорее, иди, чай пей.. Там сардельки, салат, иди скорее.. Немного вина надо… Ой, а что это? Горушка, что это у тебя? Какая чудесная коробочка… Откуда это? – Она извлекает из кармана куртки шуршащий, пузатый сверток, и, уже не замечая никого вокруг, садится на пуф, возле вешалки.. – Чудеса какие! А там кто нибудь живет? – она смотрит на меня вопрошающе, с детским неподдельным интересом. Она вся превратилась в ребенка. В одну секунду.

– Не знаю, cherrie! – я улыбаюсь, смотря на нее. Другая эмоция невозможна, нереальна в этой ситуации. – Открой и увидишь. – Она протестующее качает головой и протягивает хрупкую вещицу Мишке, который уже присел возле нее на корточки, в позе охраняющего пажа, волка, цербера, кого там еще? Про себя я – фыркаю. Не хватало тут только ревности! Но руку на плечо Ворохова кладет Аня, и все становится на свои места. Она тоже наклоняется над феем, незаметно поддерживая ее спину.

– Миша, ты открой. Я разобью. Это совсем старинное что то… – Завороженно шепчет фей.

– Да. Севр. Мануфактур ле руа.. Королевская фигня, – Мишка шутит в своей обычной манере. Подмигивает мне:

– Где отрыл, Грэг? И за какие бабки?