– Какая рыбка? Ты выдумщица, мой фей.. Вечно ты что – нибудь придумаешь.. Я знаю, где она, эта рыбка, у тебя… Вот здесь! —

Я касаюсь пальцами ее левой груди, той стороны, где сердце. Смотрю на нее. Смежив ресницы, она лежит у меня на локте, как будто дремлет

– А в голове нет у моей голубки – никаких рыбок. Одни стихи. – Я мягко улыбаюсь, стараясь дыханием согреть ее кожу.

– Вставать пора…. – Она осторожно целует мои руку ниже запястья.– Ты меня так заколдуешь совсем, и будет вечер, и будет – опять ночь, и мы ничего не поймем и не сделаем.

– Не надо ничего делать, любимая. Иди ко мне. Сегодня же воскресенье. И еще всего лишь девять утра…

– Горушка, мне Аня сказала вчера.. Так просто.. Ты только не сердись. Тебе Плахотин опять говорил про плазмоферез, да?

– Да, любимая.– Но он не настаивает.. Он просто предлагает. – Я пытаюсь улыбнуться, но выходит – отвратительно. Точнее, совсем не выходит.

– Зачем? – она вздыхает. —Это все …так. Попусту.. Не могу. Больше не могу. У меня вен уже нет. Не могу. Можно, я просто буду такая, как есть, с тобой, без плазмы, не синяя, не черная от этих капельниц?. Просто, я, сама. Вот с этим шрамом на бедре, с маленьким своим лоном, на которое ты – не дышишь… Да.., С родинками на груди и плече, Такая вот вся, как есть: с раздражением от геля для душа. Неуклюжая, смешная, разбивающая тарелки и чашки, но только – с тобой рядом… Сколько отпустят там..Эти феи, ангелочки, кто там есть? Я хочу, чтоб синяки у меня были только от твоих пальцев, от твоих губ,.. Только от того, что занимаясь со мной любовью, ты забываешь, что у меня кожа, как папиросная бумага. Что можно, вообще, если зажмуришься крепко, увидеть насквозь меня – всю, и эту мою плазму, и кровь, которая не хочет свернуться, и все мои мысли. Все, все.. Они же всегда – только о тебе, боже мой! Только о том, слышишь ли ты меня, понимаешь ли ты меня, близко ли от меня твоя душа, далеко ли, болит ли она, радуется ли, играет ли на клавишах – моей?? Может быть, в унисон, может – подыскивая гамму…

– Да! – Я крепко прижимаю ее к себе. Да. Всегда – в унисон, голубка.. Подыскивая гамму. Я всегда рядом. Бегом и ползком. Летя и не дыша. До и после… В каждой ноте меня – ты дышишь.. Или в каждой клеточке тебя – я живу… Сколько есть у нас времени – оно наше. Как это воскресенье.. Тебе не кажется, что оно похоже на вечность? Мы вечность будем рядом. Запомни это! Пожалуйста. Прошу тебя.– я прижимаю ее к себе еще сильнее – Я никому тебя не отдам. Никуда. Никогда.

В ответ я слышу ее ровное дыхание. Глубокое, как у ребенка. Она заснула. Я осторожно касаюсь пальцами ее мягкой, как пух, щеки, соленой от не прорвавшихся наружу слез.. Голубка спит, ее перышки ласкают мое тело, мое плечо, мои шрамы под ключицей, мышцы, немного затекшие, на левом плече, где сейчас – ее голова, сияние ее волос, пушистых, как солнечное облако..

****

Солнечное облако щекочет мне нос и я.. Просыпаюсь.. Фея опять нет рядом. Часы показывают без четверти двенадцать, вжимаясь в угол стола, на котором привычно распахнут ее ноут… Снизу, из столовой, плывет соблазнительный запах чего то пряного, жареного, перемешанный с ароматом консоме, томатов и расплавленного сыра.

– Черт! – Я кубарем скатываюсь с софы, сдергиваю с изголовья рубашку, туго затягиваю ремень на джинсах, нарочито громко выдвигаю ящик для постели, распахиваю настежь раму – фрамугу.. Нам стоило бы и совсем переехать сюда. Раз она отказывается от процедур. – Я ожесточенно кусаю губы, – то стоит. Вполне. Только надо попросить Ворохова и кого то из моих ребят помочь с ремонтом. И как здесь с отоплением? Можно ли, в конце то концов, здесь быть хотя бы до конца ноября?