И король помчал её куда-то в горы, а охотники скакали следом.

На закате они увидели колокольни и купола великолепного города – это была столица. Король привёл Элизу во дворец. Там в высоких мраморных покоях журчали фонтаны, все стены и потолки были украшены живописью. Но Элиза ни на что не смотрела, только плакала и тосковала. Безучастно отдалась она в руки служанок, а те облекли её в королевские одежды, вплели ей в волосы жемчужные нити и натянули тонкие перчатки на её обожжённые пальцы.

Роскошные уборы так шли к Элизе, она была в них так ослепительно хороша, что все придворные склонились перед нею, а король объявил её своей невестой, хотя архиепископ покачивал головой и нашёптывал королю, что лесная красавица, должно быть, ведьма, потому что она отвела им всем глаза и околдовала сердце короля.

Король, однако, не стал его слушать – он подал знак музыкантам и велел уставить стол изысканными блюдами, потом приказал красавицам девушкам танцевать вокруг Элизы и повёл её по благоухающим садам в великолепные покои.

Но она ни разу не улыбнулась; казалось, в глазах её навсегда застыла тоска. И вот король открыл дверцу в маленькую комнату, смежную со спальней. Эта комнатка была вся увешана дорогими зелёными коврами и напоминала ту лесную пещеру, где нашли Элизу; на полу здесь лежала охапка крапивного волокна, а под потолком висела сплетённая Элизой кольчуга – всё это как диковинку захватил с собой один из охотников.

– Здесь ты можешь вспоминать свою родную пещеру! – сказал король. – А вот и твоя работа: может быть, тебе когда-нибудь захочется развлечься ею, укрыться от пышной придворной жизни в воспоминаниях о прошлом.

Увидев свою любимую работу, Элиза улыбнулась и покраснела: она подумала о спасении братьев и поцеловала руку у короля, а он прижал девушку к сердцу и велел звонить в колокола по случаю предстоящей свадьбы. Немая лесная красавица стала королевской невестой.

Архиепископ продолжал наговаривать королю на Элизу, но злые речи не доходили до его сердца, и свадьба состоялась. Сам архиепископ должен был возложить корону на голову невесты, и он умышленно надвинул ей на лоб тесный золотой обруч так, чтобы ей стало больно. Но сердце Элизы ещё больнее сжимал другой «обруч» – тревога за братьев, и она не чувствовала телесной боли. Губы её были по-прежнему сжаты – ведь вымолви она хоть слово, братья-лебеди лишились бы жизни! – зато в глазах её светилась горячая признательность к доброму, красивому королю, который всячески старался доставить ей удовольствие. С каждым днём она привязывалась к нему всё больше и больше. О! Если б только она могла ему довериться – поведать о своих страданиях! Но, увы, она должна была хранить молчание, пока не закончит свою работу. По ночам она выскальзывала из королевской спальни, прокрадывалась в свою комнатку, похожую на пещеру, и там плела одну кольчугу за другой; когда же она начала плести седьмую, запасы крапивного волокна кончились.

Элиза знала, что такую крапиву можно найти на кладбище; но ведь она должна была рвать её своими руками. Как же быть?

«О, что значит боль в пальцах по сравнению с мукой, терзающей моё сердце! – думала Элиза. – Я должна решиться! Господь не оставит меня!»

Сердце её так сжималось от страха, когда она лунной ночью пробиралась в сад, а оттуда по длинным аллеям и пустынным улицам на кладбище, как будто она шла на преступление. И вдруг она увидела, что на одной широкой могильной плите собрались в кружок ведьмы. Безобразные старухи сбросили с себя лохмотья, точно перед купанием, и костлявыми пальцами разрывали свежие могилы, вытаскивали оттуда покойников и грызли их. Элизе волей-неволей пришлось пройти мимо них, и ведьмы бросали на неё злобные взгляды; но она всё-таки набрала крапивы и отнесла её домой, во дворец.