Эльзе это почти удалось. Всё реже вспоминала она о прошлом, зато всё чаще задумывалась о настоящем своём счастье. Крепла в ней уверенность, что беззаботную жизнь обеспечивает некая сила – великая, таинственная, непостижимая.
Странные дела творились в зачарованном саду. Например, в двадцати шагах от дворца лежала на земле гранитная глыба. Каждый раз, как подходило время завтрака, обеда или ужина, приближался к глыбе бородатый карлик и трижды ударял по ней серебряной палочкой. Далеко окрест слышался нежный звон, и с третьим ударом появлялся на верхушке глыбы огромный золотой петух. Кричал петух «Ку-ка-ре-ку!» и крыльями хлопал. Раз крикнет, раз хлопнет – отверзнется глыба, выйдет из неё огромный стол, накрытый на всех обитателей дворца, и сам собой, переставляя поочерёдно четыре ножки, зашагает прямо в обеденную залу.
Второй раз крикнет петух, второй раз крыльями хлопнет – явятся из глыбы стулья, двинутся вслед за столом. На третий раз исторгнет глыба вино, и яблоки, и другие плоды в том количестве, какое нужно для трапезы. Дождётся карлик, пока все насытятся – снова ударит по глыбе серебряной палочкой. Закричит петух, крыльями захлопает – и вернутся в глыбу тарелки, приборы, стулья и стол.
Всегда одно и то же повторялось: двенадцать блюд съедали обитатели дворца, а как доходил черёд до тринадцатого блюда, появлялся огромный чёрный котище. Вспрыгивал он на глыбу, садился возле петуха, а тринадцатое блюдо ставил рядом с собой. Тогда карабкался на глыбу карлик, брал блюдо в одну руку, петуха сажал себе на плечо, кота хватал под мышку – и скрывался в гранитной глыбе. Обитатели дворца к тринадцатому блюду никогда не притрагивались.
Из глыбы, кроме пищи, получали они одежду, ковры, подушки, светильники и всё, что необходимо в доме.
Беседы во время трапез велись на чуднóм, незнакомом языке. Эльза прилежно учила этот язык, но понимать его начала нескоро. Годы прошли, прежде чем Эльза сумела произнести первую фразу.
Однажды она спросила:
– Скажи, Кишика, зачем выходит из глыбы тринадцатое блюдо, если никто к нему не притрагивается?
– Не знаю, – отвечала Кишика. – Мне и самой это странно.
Должно быть, она спросила об этом у матушки, потому что вскоре прекрасная госпожа заговорила с Эльзой. Чело госпожи было светло, как всегда, но в голосе слышалась печаль:
– Я не хочу, чтобы твою жизнь омрачали вопросы, на которые ты, дитя, не знаешь ответов. Ты спрашивала, почему мы не притрагиваемся к тринадцатому блюду. Потому, что это – скрытое благословение. Вкусивший от него разрушит нашу беззаботную жизнь. Запомни, Эльза: мир был бы куда лучше, если бы не людская алчность. Она заставляет людей хватать всё, на что ляжет глаз; принимать всё, что им ниспосылается свыше. Не ведают люди простой истины: одно из благ следует полностью оставить тому, кто его даровал. Называется это «благодарственная жертва». Да, поистине, изо всех людских пороков наихудший – алчность.
Летели беззаботные дни, сливались в года. Эльза выросла, стала высокой, статной девицей. Обрела она знания, каких никогда не получила бы в своём бедном селении.
А для Кишики время будто замерло. Оставалась Кишика всё той же девчушкой, что когда-то, давным-давно, привела с собой во дворец маленькую оборванку с лукошком земляники.
Каждое утро по часу Эльза с Кишикой занимались письмом и чтением; но если Эльзе этого времени было мало, то Кишика еле досиживала до конца урока. Всё бы ей играть, резвиться по-детски. Порой она и вовсе бросала книжки да тетрадки, доставала свою чудесную шкатулочку и целый день каталась в лодочке по морю, где не грозила ей никакая опасность.