Примерно 365 ночей в году, а за всю жизнь их уже целая уйма, вот сколько раз он обнимет тебя и закроет глаза, как только прикоснется к тебе щекой. Вот и получается, что ближе подушки никого нет, разве не так?

2014

Stamattina ho pensato che ogni nuovo giorno per me è una grandissima difficolta. Di solito mi alzo alle sette e mezzo, mi vesto, mi pettino e subito prendo un caffè. Preferisco il caffè con latte e del formaggio. Tutti i giorni vado al lavoro, soltanto lunedi è il mio libero giorno. Vado al lavoro a piedi perché nella mia città non ci sono ne autobus ne filobus ne tram. Devo andare a circa due km per mezz’ora, ma questa strada è molto belissima. Vedo colline, fiuma, templi, barchi, grandi alberi… Quando vengo nel mio ufficcio accendo subito il compiuter e leggo una posta e qualche notizie. Al museo mi trovo dalle nove alle sei, poi mi avvio a casa, dove mi aspetta la mia mamma ed i miei gatti. Ogni sera studio l’italiano, leggo, scrivo, imparo regole grammaticale. E così piu che sette mese. Perché i giorni sono una difficolta per me? Spiego: ho un sogno grandissimo. Il sogno di vivere in Italia, essere di capace parlare in italiano, avere molto tempo libero per fare le mie opere letterarie… Anche ogni giorno penso di te. Quando mi sveglio, quando mi addormento. Ogni momento io penso di te: come stai? dove sei? cosa fai? Tanto voglio stare con te. Insieme. Ma è il sogno impossibile…

«Ognuno sta solo sul cuor della terra traffito da un raggio di sole: ed e subito sera».

2015

Над низким горизонтом клубилась фиолетовая дымка, спорадически вспыхивая то здесь, то там неоновыми запятыми розового цвета. Стеклянный купол выставочного Павильона перехватывал эти вспышки, рождая в его огромном и необычном пространстве новые эффекты освещения, незапланированные куратором. Перед прозрачными стендами тихо передвигались фигуры. Шепот, сосредоточенное молчание, лишь изредка эта тишина прерывалась негромким восклицанием удивления: одобрения или негодования.

Павильон посещали редко. В основном его посетителями становились старые, уже отлетавшие свое, пилоты и еще совсем молодые, с персиковой кожей на щеках, девушки и юноши, не бывавшие нигде, кроме допустимой границы Нового Мира, утвержденной Верховным Комитетом в незапамятном 1 году от Сотворения Нового Мира. И если первых влекли сюда, под стеклянный купол, воспоминания, то последние приходили как раз потому, что не имели их.

Выставка позволяла прикоснуться к тому, что однажды исчезло навсегда, растворившись в этой фиолетовой дымке, и не оставив напоследок ничего, кроме редких воспоминаний и пары-тройки экспонатов.

Черный, расцвеченный звездами небосвод, оказался великолепным занавесом для маленьких драгоценностей, выставленных в открытых витринах, развешенных на холодных стендах, разложенных на низких и узких столиках, вокруг которых были расставлены белоснежные диваны. Все это словно приглашало войти, уютно расположиться и, не торопясь, ознакомиться с экспонатами. Тот, кто создавал Павильон, вне всяких сомнений, оказался талантлив и прозорлив. Несмотря на то, что, конечно, Павильон не был самым популярным местом на Планете.

– Подойди сюда, Ло, – тихим шепотом позвал подругу юноша, одетый в серую форму 15-го Отряда, и частью из-за того, что она не услышала, а частью из-за того, что захотел еще раз прикоснуться к ней, он протянул руку и, взяв девушку за острый локоть, потянул к одному из стендов. Она повиновалась, доверчиво сделала пару шагов, неслышно ступая мягкими подошвами сапог-дутышей.