Тётя Тома всегда приносила с собой какую-нибудь снедь: оладьи из гречки, печенюшки на рассоле, а летом и ранней осенью – фрукты «с базы». Совсем маленькой я думала, что база – это какое-то чудесное место, где можно купить много вкусного совсем задёшево, и мечтала там побывать.

Приезжая к нам, тётя Тома обедала, всегда восхищаясь стряпнёй моей мамы, и неизменно спрашивала:

– Ну, Любочка, чем тебе помочь?

Мама немного сопротивлялась, но отказать тёте Томе было невозможно, и приходилось назначать работу. Тётя Тома то ходила в аптеку, то вытирала в шкафах пыль, но чаще всего садилась вязать крючком или чинить ветхое постельное бельё, закрывая каждую дырку белым кружевным цветком.

Пока мама колдовала на кухне, мы с тётей Томой разговаривали. Я охотно рассказывала ей о школе, о книжках, которые читаю, а она делилась со мной познаниями из всякой мистико-оздоровительной литературы, которой с конца восьмидесятых в нашей стране было пруд пруди.

В начале девяностых тётя Тома, как и моя мама, смотрела передачи Алана Чумака. Телевизионный целитель говорил, что на расстоянии заряжает воду, фотографии, «крэмы», и доверчивый народ приносил всё это прямо к экранам телевизоров, ожидая, что с голубого экрана польётся «положительная энергия». Тётя Тома долго пыталась лечиться «заряженной» водой, но потом разочаровалась в этой методике и решила обратиться, как сказали бы сейчас почитатели «Гарри Поттера», к травологии. Хвалила она и журнал «ЗОЖ», читала мне из него вслух письма и даже несколько раз делала вместе со мной гимнастику по описанным там упражнениям.

Она любила природу и стихи русских поэтов о природе. Весной тётя Тома собирала в пригородных лесах почки и листья мать-и-мачехи. Как сейчас помню бело-золотую, всю светящуюся радостью берёзовую рощу Студгородка. Тугие шоколадные почки ещё не начали распускаться, но тонкий острый запах свежего листа уже чувствовался, если наклониться к веткам. Мы отшелушивали берёзовые почки, ссыпали их в банку, собирали хрупкие серёжки ольхи, молодые сосновые иглы, однажды отыскали гриб чагу – у тёти Томы всё шло в дело, всё становилось лекарством.

– Ты посмотри, Лена, какая красота, – говорила она мне. – Когда у тебя будет возможность – всегда ходи на природу. Природа нас лечит. Вот прислонись к берёзе, обними её. Почувствуешь, как она тебе энергию дарит для жизни.

Мне, по правде говоря, куда больше хотелось обнять тётю Тому, но я послушно гладила белокорые деревья и как будто действительно чувствовала исходящую от них силу родной земли.

Мы ходили не только в лес. Тётя Тома впервые познакомила меня с театром. Она привела меня, ещё, наверное, дошкольницу, на представление в ГорДК, а потом несколько раз в год покупала билеты в театр музыкальной комедии. Деньги на билеты и на пирожные в буфете давала мама, но спектакли выбирала сама тётя Тома.

– Ты столько работаешь, Люба, тебе надо отдохнуть, – говорила она маме сочувственно. – Посмотри телевизор, а я погуляю с Леной.

«Мускамедия» (так я слышала название этого театра в детстве, не понимая лет до одиннадцати, что это сокращение от «музыкальная комедия») мне понравилась. Там были высокие потолки, мраморный пол, огромная люстра со множеством лампочек-свечек и, главное, – музыка и песни, почти всегда весёлые.

И всё же ещё сильнее «мускамедии» я любила бывать дома у моей названой тётушки.

Она жила (и живёт до сих пор) на улице Калинина, куда и сейчас ходят только два автобуса и один весьма непостоянный троллейбус, а в пору моего детства ни пехотою никто не прохаживал, ни на добром коне не проезживал. Чтобы попасть к тёте Томе, мы доезжали на «рогатом» до остановки «Кинотеатр Космос» (теперь там был ресторан), высаживались, совершали рискованный переход через оживлённый перекрёсток с плохо работающим светофором и шли, шли, шли вдоль по серой улице Маерчака где по одну сторону была тюрьма, по другую – дрожжевой завод, разносивший квасной запах зимой и летом. Элегантное здание «Космоса» оставалось позади, а дальше начинался хаос – дикие места.