Я послушно спускаюсь вниз, от нечего делать обхожу кирпичный дом профилактория и вижу за ним разные листья, торчащие из земли. Внимательно приглядевшись, вижу и лилово-оранжевый краешек под пучком светлой зелени: ага, так это морковка! Я усаживаюсь на корточки и продолжаю изучать: вот тёмная, почти бурая полоска, а вот жёлтая…

– Ого! – восклицаю я, поражённая осенившей меня догадкой. – Так это и есть огород!

Огород я раньше видела на открытках про Оха и Аха и, кажется, в мультике о Простоквашино.

За изучением природы меня застаёт какая-то тётенька.

– Тебя как зовут, девочка? – спрашивает она.

Спрашивает тётенька будто бы вежливо, но шут её знает, кто она и откуда, поэтому я на всякий случай решаю держать дистанцию и представляюсь официально:

– Елена Михайловна.

Бесполезно искали в списках Лену Михайлову: мою личность рассекретила только мама, когда сама пришла к педагогам сдавать документы.

Моя мама была медсестрой и больше пятнадцати лет проработала в медсанчасти на Красноярском заводе телевизоров, который основали в нашем городе после войны. Завод выпускал коротковолновые радиоприёмники, чёрно-белые телевизоры «Авангард», «Енисей», «Рассвет» и ещё – говорят, где-то под землёй – что-то секретное, военное.

Летом девяносто четвёртого года завод ещё не забрали в частные руки (до этого оставалась пара месяцев), и маме выдали бесплатную путёвку в заводской профилакторий, названный так же, как местное конструкторское бюро – «Искра». Туда совершенно бесплатно могли ездить все заводские работники и их дети.

Я уже была в «Искре» в возрасте около четырёх лет, но почти ничего не помнила об этом, а теперь, в свой второй приезд, пришла в восторг от столовой, от её серебристых стен, изогнутых спинок стульев, огромных окон, от дразнящего запаха супа, поделённого на две равные стопки чёрного и белого хлеба на каждом столе, от цветных салфеток – от всего, всего.

Сам профилакторий казался мне дворцом. В первый день я только и знала, что спускалась и поднималась по лестницам, обследовала каждый уголок, чтобы ещё раз убедиться: дворец, не иначе! И лес вокруг него – сказочный, бело-зелёный.

Меня определили в младший отряд, и та самая тётенька, что спрашивала об имени, устраивала нам игры, конкурсы, водила на прогулку по лесным дорожкам, которые тогда казались мне длинными.

Мама забирала меня в комнату вечером, читала вслух задачки и заставляла меня их решать, чтобы натренировать мозги перед школой. Однажды – не могу сказать, сколько прошло времени от заезда – она сказала, что через два дня в «Искре» будет концерт, и я должна на нём выступить.

– Выучишь басню «Заяц во хмелю».

Я не знала, что такое «во хмелю», но решила не спрашивать: авось потом догадаюсь. И вправду догадалась, прочитав басню: оказалось, что это просто пьяный.

Мама продекламировала басню сама, изображая голосом и льва, и зайца, мне же скомандовала слушать и запоминать, как делает она. Я быстро переняла её голос и манеры и, хотя сама басня не очень мне нравилась, была рада, что попаду на сцену. С самого раннего детства я любила петь и читать вслух. Когда мама уходила на работу и я оставалась одна с бабушкой, то ставила на проигрывателе советские сказки-мюзиклы «Приключения Буратино», «Про Красную шапочку», «Голубой щенок», слушала и пела вместе с героями.

В день концерта мама приготовила для меня самое лучшее платье – светло-сиреневое, пышное, усадила меня на стул и принялась крутить мои волосы на какую-то железку. Пахло утюгом. Я терпеливо ждала, не спрашивая, что же со мной делается, а когда заглянула в зеркало, то выдохнула от удивления: мои прямые волосы вдруг превратились в кудрявые. Мама велела мне закрыть глаза и прошлась по ресницам какой-то жёсткой, колючей кисточкой.