Бино припустился по лестнице. Ласкез, с силой увлекаемый вперед, крепко цеплялся за перила. На последнем пролете он все-таки едва не пересчитал ступеньки носом, но, к счастью, свидетелей этого конфуза не нашлось.

Большой просторный двор с нескольких сторон ограничивали дома. Для выгула животных к нему примыкала отдельная площадка. Побродив по ней какое-то время, Ласкез снова прицепил к ошейнику доги поводок. На улице было промозгло, задерживаться не хотелось, но опасение – что не в меру бодрый, наверняка проголодавшийся и соскучившийся зверь будет шуметь в квартире, – заставило продлить прогулку. Пусть Роним выспится, наверняка его будят спозаранку и в выходные. Держать дома подобное чудовище… определенно, только от Ронима и можно было ждать нечто подобное.

Ласкез вернулся туда, где пестрели цветники и стояли аккуратные деревянные скамейки. Он взял с собой учебник Единого Права, который и собрался почитать, но к своему удивлению обнаружил, что двор уже не пустует. Мирина Ир помахала с ближней лавочки и окликнула его. Он подошел.

Женщина, одетая в теплый дук с высоким воротом, причесанная и накрашенная, сидела, закинув ногу на ногу. Рядом лежал аккуратный букетик незнакомых розовых цветов в серебристой оберточной бумаге.

– Доброе утро, мой юный друг.

Она улыбалась и была явно в хорошем настроении. Мирина потрепала по загривку Бино, тот лизнул ей руку и лег.

– Здравствуйте, ла. – Ласкез сел. Он заметил в ушах женщины знакомые сережки-ромбы, холодно сверкающие на свету. Из прически сегодня не выбивалось ни одной пряди, весь вид соседки казался строгим. – Не спится? Вы гуляли?

Она бросила взгляд на цветы, и Ласкез прикусил язык. Вероятно, гуляла не одна. Может, вовсе не ночевала дома.

– Я не залеживаюсь, – наконец ответила женщина. – От этого один вред. Никогда наш разум не бывает так ясен, как в эти часы. Для меня – при моем свободном графике – это самое плодотворное время. Даже сейчас я работаю.

– Работаете?

– Обдумываю книгу, чтобы хорошенько помучить автора, – она кивнула Ласкезу. – В своей рецензии. Мне есть что сказать.

– Что за книга? – уточнил он скорее из вежливости.

– Детектив. Хо' Аллисс, «На море сегодня светло». Опережая твой вопрос: да, мне понравилось, и… – она посмотрела особенно проницательно, – опережая другой твой вопрос, да, он жив и все еще пишет. А «Идущие домой» – лишь одна из почти двух десятков его книг. Далеко не лучшая, но лучшее и известнейшее – не всегда одно и то же.

– Пожалуй, – кивнул Ласкез. – А почему вам не нравятся «Идущие домой»?

Она поправила ворот и взяла в руки букет. Затем положила его на колени и стала теребить мелкие зеленые листочки.

– Он слишком тяжело ей болел. Это всегда заметно, если, конечно, читатель внимателен. Книга, которой автор болел по-настоящему… она колет тебя иголками или даже режет ножами. Ты зачастую даже не понимаешь причин и, конечно же, не замечаешь ни иголок, ни ножей, но чувствуешь. И если ты вдруг видишь…

Она понюхала цветы и снова отложила их. Ласкез ждал.

– …то невольно начинаешь задавать себе вопрос, сколько этих ножей торчит у автора в груди. Напомни-ка мне вкратце, о чем она?

Ласкез задумался. Он не видел смысла в пересказах, тем более ему казалось странным проговаривать известный сюжет. Но ла Ир явно хотела что-то услышать или просто забавлялась. Спешить было некуда. И он попробовал:

– О дальнем острове, на котором стояли древние здания, запертые хитрыми замками. Поговаривали, что внутри когда-то поклонялись сильным существам… их звали «тэусы», и они умерли… Точнее, люди убили их и стали править сами. Другие говорили, это выдумка. Потом несколько человек нашли близ крыльца ребенка, вокруг которого летали птицы. Ребенок был крылатым и смуглым… и обладал силой – поворачивать вспять моря, усмирять бури, приручать зверей. Вскоре оказалось, что таких – детей и взрослых – много, и в одну дождливую ночь они вышли из дверей этих древних зданий, которые тут же рухнули, все, кроме самого центрального, и…