Не знаю в чём тут фишка, но лесовозы словно стоят и ждут, когда где-то за несколько километров сварится еда. Удовольствие они что ли получают потом от разлитой пищи?

Не отставая от предков, мы тоже сварили ведро лапши с парой банок тушенки. А еще прекрасные сухарики с маслом, бекон с предприятия Чернобельского, чай, сгущенка…. Не могла машина не пойматься.

Но все уже доедали свои порции, а ее все не было. Один я неторопливо орудовал ложкой, и вдруг в воздухе возник далекий рев мощного мотора, сладким бальзамом по сердцу. Едет!

– Машина!

Толпа выбежала ко мне на дорогу и навострила уши, но ничего не уловив, разочаровано разошлись.

Никто, кроме меня, машину не услышал до тех пор, пока она не скатилась с гор на финишную прямую. Грязно-зелёная туша «Урала»6 уже показалась среди черно-белых стволов деревьев, когда все наконец поверили, что я не вру.

– Смехотун, со мной! Все остаетесь, если еще будут лесовозы, уезжайте. Я в поселке найду машину и вернусь. Никуда не уходить до десяти вечера, Потом, если что, в зимуху вернетесь. Сержант Татарин остаётся за старшего. Если будут машины, уезжайте, сколько возьмёт в кабину, на рога не ни в коем случае не лезьте.

Езда на платформе, или по нашему – «на рогах» возможна только на пустой машине. На гружённом лесовозе это смертельный номер. Если брёвна «пойдут», даже в кабине не гарантировано уцелеть.

– Да, коли кто ещё уедет, смотрите на дорогу. Любой встречной машине сигнальте фарами. Встречная машина тут может быть только моя, других тут нет.

Я успел ещё поговорить с Татариным, и вот уже из-за поворота тяжело пыхтя, скатился груженый лесовоз. С недоеденным супом я прыгнул в кабину. Вперед!

Лесовозчик не сильно порадовал меня, сказав:

– Сюльбанцы – козлы, никого в машины не берут. Это мы, божедальские, добрые. Но наших машин на трассе всего четыре. Две где-то за мной идут.

Скорость груженого «Урала» – километров сорок. Как же мне хотелось отключиться, приехать на станцию и вытянуть ноги! Но увы, покой мне в ближайшую ночь не прописан, надо вывозить людей из тайги.

К поселку мы подъехали около пяти вечера, успев поговорить и даже посмеяться. Лесовозчик ехал и махал руками по сторонам:

– Вон там лесовоз ушел, разбился, вот здесь тоже…

Мимо проплыл лежащий в кустах обгорелый остов.

– И часто такое? – поинтересовался я.

– Бывает, – спокойно сказал водила.

Дядя Юра Чепушкан нам как-то рассказывал, как он шёл с перевала сотню, тормоза отказали.

– Ты представляешь, лесовоз гружённый, тогда ещё сортамент не возили, а целиком деревья, хлысты. Я на перевал вышел и стал скорость набирать. Перед поворотом на тормоз давлю, а педаль до пола ушла. Как я тогда молился, чтоб никто навстречу не шёл! С жизнью попрощался, с женой и сыновьями, но чужих жизней брать с собой не хотел. Решил, что если встречная будет, прямо пойду, с обрыва. А там уж если успею, попробую выскочить из кабины. Встречки не было, а в поворот не вписываюсь! Ну и рубанул пониженную. Думал, коробка рассыплется. Выдержала. Думал, лесовоз сложится, тоже выдержал. Почти до деревни долетел, пока остановился, а ты сам знаешь, тут не один десяток километров. Остановился, руки дрожат, сам весь мокрый от пота, полез под машину, смотреть. Оказалось напарник подкозлил, ремонтировал тормоза, и не доделал. Я в гараж въехал, его нашёл и отметелил от души, при всех.

Я смотрел на заснеженный лес и думал. Смог ли бы я взять с собой в кабину ещё троих? Очень тесно, рычаг переключения передач одному между ног, три человека на сиденье тогда влезут, и двое на коленки. Дверь не закрыть, но водитель закроет снаружи.