– Что за пургу вы несете? – Паша обессилено откинулся на подушку и закрыл глаза. На лбу у него выступили крупные капли пота, а во рту, наоборот, пересохло, будто на дне дырявой кружки. Сердце стучало, словно паровой молот, где-то в районе горла.

– Отвечать на вопрос! – громыхнул Посколитов.

– Да, я был в Лондоне, – слова давались Паше необычайно тяжело. Он словно выплевывал булыжники изо рта. С другом. Неделю пробыли. Снимали квартиру. Купили билеты на самолет за полгода. Дискаунтер. Гуляли, пили пиво. Какое это имеет отношение?

– По нашим данным, вас там могли завербовать спецслужбы зарубежных государств, – Посколитов сделал рубящий жест рукой. – Сейчас наши сотрудники проверяют эту информацию.

– Бред какой-то, – выдохнул Паша.

– Мы разберемся, бред это, или не бред. Посты в фейсбуке, твиттере не отрицаете? – Посколитов явно сел на любимого конька. – Хождение по митингам?

– Не отрицаю. Что спрашиваете, вы же и так все уже проверили?

– Вопросы здесь задаю я. Итак, Занозин Павел Андреевич, вы признаетесь, что были организатором теракта в московском метрополитене утром 8 сентября? – После заключительной фразы Посколитов приоткрыл свой рот и демонстративно медленно облизнул зубы кончиком языка в ожидании ответа.

Пашино сознание словно раздвоилось. Он вроде бы находился одновременно и в этой непонятной комнате с двумя незнакомыми и до омерзения неприятными людьми, говорящими ужасные вещи, и еще где-то далеко. В том далеке было спокойно, темно и уютно. В этой темноте Паше хотелось свернуться калачиком и никогда больше не появляться на свет. Ему хотелось, чтобы его бытие навеки замерло в том самом спокойном, уютном месте. Сказать «да»? Будет ли это концом всего? Короткое и простое слово так и просилось с языка. Но что-то иное пробилось сквозь уют и тьму. Что-то злое кольнуло пашин затылок острыми коготками.

– Нет, – прошептал он.

– Нет. Я не делал ЭТОГО. – Паша посмотрел в застывшие маски лиц напротив него. – Я не отрицаю ничего из того, что вы мне тут зачли. Ни антигосударственного настроя, ни размещения абсолютно правдивой, к вашему сведению, информации про творящееся в нашей стране, в моей стране! беззаконие, ни поездки в Лондон, ни даже того, что ходил на запрещаемые нынешней властью митинги!

– Но ваше обвинение в совершении теракта – это что-то за гранью добра и зла, дорогой вы мой гражданин дознаватель, – передразнил манеру обращения гсбшников Паша. – И дед мой был замечательным ученым, болеющим за свою страну! Больше мне нечего сказать. Я хотел бы выбраться отсюда как можно скорее, если у вас больше ко мне нет вопросов. Или доказательств моей вины!

– О, дайте нам только время, Павел Андреевич, дайте время! – Посколитов заложил руки за спину. – Я рад, что мы с вами поговорили начистоту. Возможно, понадобится еще не одна беседа. Но сейчас, я вижу, вы несколько поистрепались… – он вдруг сделал быстрый шаг к изголовью пашиной кровати и протянув средний палец правой руки, собрал им со лба Паши несколько застывших там капель пота, а затем, не торопясь, поднес его к своему рту и облизнул. Не говоря больше ни слова, он развернулся и размеренным шагом вышел из комнаты.

В комнате воцарилась гнетущая тишина. Оставшийся здесь Гурвич молча разглядывал Пашу со своей позиции в ногах его кровати. Паша переваривал случившийся диалог и поведение психованного гсбшника. Перед его глазами, словно заслоняя собой от недавних переживаний, стояла смутная фигура деда, Федора Константиновича Занозина.

Дед для Паши был каким-то полумифическим созданием, с всклокоченной бородой и венчиком пушистых волос вокруг основательной лысины, которое очень редко, но всегда очень ярко врывалось в пашину детскую жизнь, принося с собой множество забавных историй и необычных подарков.