Лемм дарит Лизе сочиненную им духовную кантату с посвящением: «Только праведные правы». Размышляя над судьбой Лизы, мы шире понимаем Нагорную проповедь Христа о заповедях блаженства. «Блаженны» не столько значит им хорошо, они испытывают блаженство. Те люди, которых Христос называет солью земли, светом мира, зажженною свечою блаженны – значит, приносят благо, от них исходит тепло и свет. Они же сами смотрят на нас кроткими глазами, в которых сострадание и любовь, им вовсе не так уютно в миру, где часто господствуют насилие и фальшь.

Уход Лизы в монастырь, эпилог романа еще раз напоминают нам упомянутую в начале его икону Введение во храм Пресвятой Богородицы, но теперь она превращается во всеобъемлющий символ и лейтмотивный образ произведения о жизни, ее скоротечности, смене поколений, каждое из которых приходит со своей правдой и со своим желанием устроить мир справедливее, радостнее, достойнее, и почему праведным достается роль несчастливых (в кантате Лемма – два хора: счастливых и несчастливых), и будет ли когда-нибудь иначе, ведь только праведные правы. Каковы пути достижения общественного блага. В том ли, как говорит Михалевич, чтобы не быть мыслящим байбаком, который мог бы что-нибудь делать, и ничего не делает, лежит сытым брюхом кверху и говорит: так оно и следует, лежать-то, потому что все, что люди ни делают, – все вздор и ни к чему не ведущая чепуха. Или в том, как утверждает претендующий на роль государственного человека, дилетант во всем скороспелый Паншин, что Россия отстала от Европы, надо подогнать ее, у нас изобретательности нет, даже мышеловки не выдумали, следовательно, должны заимствовать у других, делаться европейцами, вводить хорошие учереждения; дело лучших людей, к которым Паншин причисляет и себя, пасти народы, как скот, потому что все они в сущности одинаковы, переделывать быт по воле государственных служащих, которые не задумаются разрушить все, если сочтут нужным.

Или прав Лаврецкий (ему с сочувствием внимает Лиза), говоря о невозможности скачков и надменных переделок, не оправданных ни знанием родной земли, ни действительной верой в идеал, хотя бы и отрицательный, требуя прежде всего народной правды и смирения перед нею – того смирения, без которого и смелость против лжи невозможна.

Паншин спрашивает:

– … вот вы вернулись в Россию – что же вы намерены делать?

– Пахать землю, – отвечал Лаврецкий, – и стараться как можно лучше ее пахать.

В России праздник Введения – удивительный день из хрусталя и света. Начало зимы; от этого поговорки, пословицы, приметы: «Введение пришло – зиму в хату привело»; «до Введения если снег выпадет, то растает»; «после Введения если снег пойдет, то зима ляжет». В этот день промокшая от осенних дождей земля при морозце вся покрывается голубоватым ледком, горит на солнце ледок неземным, переливчатым светом, как привет из хрустального рая.

В стихотворении «Введенье – обледенье» Дмитрия Семеновского, поэта, выросшего и сформировавшегося в Ивановском крае, стихи которого с сочувствием отмечал А. Блок (См.: А. Блок О Дмитрии Семеновском – Собр. Соч.: в 8-ми т. М.;Л., 1962. Т.6. С. 341—345), это и праздник Введения в русскую зиму, в русский зимний храм из хрусталя и света.

Мария жила в храме до совершеннолетия. Здесь она научилась ручным работам, которыми усердно занималась до конца дней. Какая-то благоговейная тихость отмечала Ее поведение. Она много молилась, много читала, много думала. Чтение священных книг открывало Ей историю народов, цивилизаций, правду и неправду, историю царей, героев, пророков. Уединение стало необходимым для нее состоянием. Ни одного неспокойного слова не сорвалось с Ее уст. Речь Ее была немногословна, приятна, и чувствовалась в этой речи высочайшая истина.