– Так может и не туда, – говорит другая девка, попроще.

– Князя спасать еду, – это я им ответила и гордо так взглянула.

А они меня на смех подняли. Меня! Саму Лесовику Берендеевну и на смех! Вот уж тут я разгневалась. Гляжу взглядом строгим, а в самой злость уж смолой кипит, того и гляди на нахалок из котелка выплеснется.

– Чего ржете, кобылы кривоногие?

– Так мы все князя спасать едем, Лесовика Берендеевна, – отвечает мне мужик из наших. – Ты уж не серчай крепко, только тут черед установлен, кто за кем спасать станет, а ты вроде как без порядку лезешь. Вот народ и недоволен.

Я так руками и всплеснула. Это что ж такое делается?! Меня – кудесницу из заповедного леса не пускают, сами помочь князю похваляются! Так ведь не умений у дурачья, ни премудрости, а всё туда же – спасители. Обернулась я к стражам, а сама чую, глаза уж углями разгораются. Ну, думаю, сейчас от злости стену крепкую разнесу, потом сами виноваты будут. А воевода княжеский – Никуша тут и крикни:

– Госпожа Лесовика, езжай!

Понял, супостат, что сейчас город ломать стану, вот и одумался. Хоть в ком-то еще почтение осталось. А народ-то недоволен. Загалдели, будто пичуги по весне, разорались вороньем серым, еще и дорогу заступить хотели. Да только стражи-то воеводу послушались, так по сторонам крикунов и разбросали, а мне дорогу расчистили. То-то же. Будут знать, с кем связываться.

– Ты по какой такой надобности? – воевода меня спрашивает.

Я так на него и глянула, будто не мужик передо мной здоровый, а дитя несмышленое.

– Лечить, говорю, приехала. Чего б мне еще в городище вашем надо было, – сказала и сама так гордо подбоченилась.

– Да кого ж лечить станешь, госпожа Лесовика?

Вот пристал, клещ докучливый. Я волосы пятерней поправила, да так и ответила:

– Знамо дело, князя. Он же, соколик, занедужил. Слыхала я вчерась. Говорят, совсем плох батюшка. Вот я ему травки полезные и привезла. А еще гостинцев воз полный. Как здоровье вернется, так и отведает дары леса заповедного.

– Так ведь не та хворь с ним, – закручинился Никуша. – Совсем всё худо, госпожа Лесовика. Осталось ему лежать два денька и две ноченьки. А коль не будет спасения, так вконец и остынет.

Тут я и фыркнула:

– Вот еще глупости. Не позволю остывать мне тут без спросу. Веди, – говорю воеводе, – а уж я лекарство сыщу.

Тот в затылке почесал да и махнул рукой:

– Авось, и вправду толк будет, – говорит. – Коль одно колдовство сгубило, так, глядишь, другое жизнь вернет.

Вот и отправились к терему. Я на возке своем да с Чалой, а он рядом вышагивает. Так к хоромам княжеским и дошли. Тут я с возка слезла и вожжи прислужнику вручила. Всунуть-то всунула, а сама гляжу строго, чтобы уважением, значится, проникся. После пальцем погрозила:

– Смотри у меня, – говорю ему. – Я все грибочки свои наперечет знаю, ягодки по бочкам узнаю. А коль траву растеряешь, самого заместо нее высушу.

Прислужник глаза выпучил, да рукой махнул – ответить хотел. Да только с испугу по морде Чалой съездил. А она у меня кобыла с норовом, только меня и слушает, вот и не стерпела родимая, так прислужника и цапнула. Он воет, а я лошадке пальцем погрозила:

– Не шали, – она глаза и отвела, вроде как и не понимает, о чем говорю. Только я кобыле в нос кулаком ткнула – враз уразумела.

А прислужнику на больное место пошептала, он и успокоился, только глаза опять выпучил, да кланяться не решился – Чалая на него косить стала. Так и оставила их промеж себя разбираться. У меня дело поважней есть. И Никуша со мной был согласен. Погрозил прислужнику кулаком, а там и меня повел по ступеням высоким, да через двери резные, а там и в княжью горницу пробрались.