В последующий день всё повторилось.

Он с рук её напиться пожелал,

Стал говорить ласкающие речи,

И вместе прогуляться предлагал.

Она с ним не пошла и устояла.

Я вновь её отправил тут же в дом.

Во мне тогда тревога заиграла.

И правильно, ведь скоро грянул гром!

На третий день он снова заявился,

И стал уже просить её руки.

Мне ведомо, когда большие чувства –

Не сдержат ни запреты, ни замки.

Но как согласье дать? Засомневались.

Дочь юная и из простых кровей.

И мы спросили: «Есть благословенье

Родителей, чтобы венчаться с ней?

Коль да – проси у дочери согласье.

А нет, так ты нас молодец прости!

В разрез с желаньем родичей и чада,

Беду наклича, не хотим идти».

Что ж, парень распрощался. Дочь в кручине…

Понятно стало, ей по сердцу он.

Мы ждали стойко сватов появленье,

Как знак согласья важной из сторон.

Не передать, как мы тогда боялись,

Что мы с женой останемся одни.

А юноша к нам больше не явился.

Так месяцы промчались, а не дни.

И вот однажды утром, на рассвете

Жених явился в гости не один.

С ним был довольно с виду неприятный,

Суровый, разодетый господин,

Который произнёс: «Мы не сумели

Наследника словами убедить,

Что избранная девушка не пара,

И волю не смогли его сломить.

Так вот у нас условье для обоих.

У них ещё есть время отступить.

А если нет, то я уже не в силах

Хоть что-то в жизни сына изменить.

Давным-давно дано мной было слово,

Что он возьмёт одну из дочерей

Соседа-чародея себе в жёны,

Чтоб я спокойно жил семьёй своей.

Рассказывать подробности не стану,

Про них вам знать, поверьте, ни к чему.

Скажу лишь, нарушенье обещанья

Не принесёт в дом счастья никому.

Я пробовал деньгами откупиться,

Но он согласья отступить не дал,

А выдвинул особое условье,

И думаю, тем самым наказал.

Так вот оно: «Раз дочка мастерица,

Сумеет ли она, как его дочь,

Расшить в ночи тончайшую рубаху

Для суженого, чтоб ему помочь.

Пред этим сын мой птицей обернётся.

Его лишь рукоделие спасёт,

Но только при условии, что нитки

Она сама для вышивки спрядёт…»

И молодые тут же согласились,

Не ведая в чём именно подвох.

И получая их договорённость

Отец, похоже, знать всего не мог.

Он лишь принёс сундук сырья для нитей,

Но не велел пока его вскрывать,

Сказав лишь: «Ты к делам тогда приступишь,

Как соловей начнёт к тебе летать.

В ночь каждую из трёх, он непременно

Доставить должен сам веретено.

И непростое. Когда станет птицей,

Для сына станет то сложней всего.

Но только на него ложатся нити.

Смотри мать, помогать в делах не смей.

Не знаю почему, но в это время

Не открывайте окон и дверей.

Предупреждаю, если не сумеешь

Работу справить за четыре дня,

Не только тем наследника погубишь,

Но не увидишь прежнею себя.

Подумайте ещё раз хорошенько.

Я вас устал уже предупреждать!»

А молодые только и сказали:

«Нам счастья друг без друга не видать!»

И ровно через день в оконце наше

Стал клювом тарабанить соловей.

Он что-то щебетать стал непрестанно,

Когда впустили, сразу от дверей.

А разве мы поймём? Что песня птицы?

Всего лишь незатейливая трель,

Что на сердце усладою ложится,

И красит пеньем вечер или день.

Когда мы окна с дверью затворили,

Открыла дочь доставленный сундук.

В нём оказалось то, чего не ждали –

Взлетели бабочки оттуда тучно вдруг.

Она их кое-как за день поймала,

В ларь необычный снова собрала,

Как нити прясть из них не понимала,

И потому и метра не сплела.

Через четыре дня её кручины,

На небе прогремел раскатный гром.

Дом наш, как ты увидел, покосился,

И дочка тут же прялкой стала в нём.

Жена, увидя это, повалилась,

И ровно через месяц, умерла.

А я держусь и всё ещё надеюсь,

Хотя душой своею, не скала».

Давид рассказом старца так проникся,

Что сразу слов не смог произнести,