Я задрала голову вверх. Уставилась на кусочек неба, заглядывающий в узкий квадрат между домами, и решила, что черт с ними, штрафными санкциями, не полезу я ни на какие крыши! А финансовые потери Аметиста постараюсь компенсировать из своего кармана.

Чуткий Аметист Вольдемарович тут же уловил мое настроение и, пока я не опомнилась, потащил к двери подъезда. Взгромоздил на первую ступеньку лестницы и с шутками-прибаутками, нахваливая мою смелость и решительный характер, поволок меня наверх к взрослению.

Когда мы добрались до входа на чердак, Аметист знатно взмок и тяжело дышал. Бабочка съехала набок, а испанские усики торчали один вверх, другой вниз.
Я же пребывала в искреннем восхищении — а пусть кто-то попробует затащить почти девяносто кг моей сопротивляющейся массы на шестой этаж без лифта. А вот Аметист Вольдемарович смог!

На чердаке, на удивление, не было никакой пыли, паутины и мрачных углов. Солнце весело заглядывало в круглые окошки под самой крышей, давая достаточно света, чтобы рассмотреть помещение.

Чистый деревянный пол, обшитые светлыми досками стены с картинами в резных рамах и разномастная старинная мебель, расставленная красивыми группками. Чердак больше походил на зал музея, уж в этом я теперь разбиралась.

Меня сразу отпустило, и я принялась весело вертеть головой, радуясь, что чердак своим приятным видом подлечил мою фобию высоких мест.

Аметист Вольдемарович отдышался, поправил бабочку и опять превратился в виртуоза своего дела. Я же взирала на него с повышенной благосклонностью, радуясь, что две недели назад мысленно одарила его званием настоящего мужчины. Которое он сегодня с блеском подтвердил, затащив меня на шестой этаж!

А полутораметровый настоящий мужчина, расправил плечи, будто став выше ростом. Подхватил меня под руку и повел к первому экспонату — широкому креслу рядом с книжной этажеркой, набитой книгами в потрепанных переплетах.

— Этот чердак, Регина, немногим более ста лет назад, был местом, где Александр Гриневский, известный как Александр Грин, частенько проводил вечера. Иногда один, иногда с друзьями. Да и дамы навещали его в уюте этих стен. Регина, вы любите «Алые паруса»?

Получив согласный кивок, Аметист продолжил рассказ. Переводил меня от картины к картине. От кресла с этажеркой к широкой тахте, на которой Грин с товарищами коротал ночи, когда был не в состоянии спуститься на пьяных ногах по лестнице, без риска сломать шею.

Я слушала, как обычно, завороженная журчанием его голоса и силой передачи исторических фактов, добрую половину которых Аметист, наверняка, сам и выдумал.

Постепенно мы добрались до дальнего угла чердака. Там было довольно сумеречно, но не мрачно. Наоборот, голубоватый полумрак приятно гармонировал с белой глухой стеной, у которой в ряд стояло три нарядных расписных шкафа. Два по виду посудных, сейчас пустых. А третий — с глухими дверцами, похожий на одежный.

— Региночка, вы пока рассмотрите эти чудные буфеты и гардероб работы мастеров фламандской школы восемнадцатого века. А я, с вашего позволения, отлучусь на несколько минут.

Благосклонно кивнув, я с серьезным видом начала таращиться на шкафы, изображая интерес к завитушкам и загогулинам, из которых складывался орнамент. Правда, минут через десять это занятие мне уже надоело, а мой гид все не возвращался.

От скуки я подвигала пустые ящички в буфетах, похлопала дверками, удивляясь, как за столько лет и дерево не растрескалось, и петли не заржавели. Прямо магия какая-то. А точнее, работа современных мастеров в стиле «а-ля фламандская школа».

Затем я открыла дверцы гардероба и обомлела — на вешалке в глубине шкафа висело платье.