Камилла слышала, как родители упоминали, что Сэм уже почти два года встречается с женщиной-конгрессменом из Лос-Анджелеса, но никогда не видела ее. На публике он появлялся один или с Филиппом. После смерти жены Сэм заметно постарел, стал неулыбчивым и еще более серьезным, чем раньше. Семья Ламмене тоже тяжело переживала утрату, а Камилла, вспоминая Барбару, всегда тревожилась за мать.

– Ты ведь по-прежнему делаешь маммографию дважды в год, мама? – спросила она, увидев на столе напоминание из клиники.

– Конечно, – улыбнулась Джой, усаживаясь перед одним из своих толстенных гроссбухов. – Жду не дождусь, когда ты вернешься домой, чтобы взвалить на тебя часть работы.

Она высоко ценила способности дочери, ее основательность, организованность и знания. Камилла взяла от матери все лучшее. Вдобавок о секретах виноделия она знала больше, чем Джой. Кристоф обучал ее своему ремеслу с раннего детства, и за минувшие годы Камилла постигла многое из того, о чем ее мать не имела ни малейшего представления. Виноделие было словно записано у нее в генах, как у отца. Джой занималась контрактами и финансами, а Камилла с Кристофом боготворили вино.

– Потерпи, через три месяца я буду здесь, – произнесла Камилла.

Джой освободила для нее кабинет и с радостью предвкушала, как будет видеться с дочерью каждый день. Сбывалась заключительная часть их мечты: отныне им предстояло работать в винодельне вместе, плечом к плечу. Однажды, думала Джой, когда они будут готовы уйти на покой, дело перейдет в руки Камиллы, хотя случится это еще не скоро. Ей было всего сорок девять лет, а Кристофу недавно исполнилось пятьдесят.

Весь следующий месяц после отъезда дочери Джой была занята, на столе у нее лежала масса документов, вдобавок Кристоф подбирал этикетку для нового вина и попросил ее помочь. Джой всегда сама рисовала эскизы винных этикеток. Кристоф отобрал два рисунка, которые понравились ему больше всего, и теперь никак не мог решить, какой вариант предпочесть. Камилла уже отдала свой голос, когда приезжала домой на выходные.

Лишь через четыре недели после последнего визита дочери Джой обнаружила среди вороха бумаг в ящике стола письмо с напоминанием и позвонила в больницу, чтобы договориться о маммографии. Джой сделала это скорее для проформы: с тех пор как ей удалось победить рак, миновало пять лет, и считалось, что она успешно вылечилась. И все же Джой немного нервничала: а если молния ударит во второй раз? Ее мать умерла, не дожив до возраста Джой, но Кристоф повторял, что они из породы везучих, магические чары защищают их от любого зла. Каждый раз, слыша это, Джой старалась не думать о печальной судьбе Барбары Маршалл.

Джой записалась на прием и, пользуясь случаем, запланировала другие дела в городе, куда выбиралась нечасто. Сан-Франциско находился всего в полутора часах езды, но в долине Напа ей казалось, будто он на далекой планете. Джой не хотела никуда уезжать из дома, хотя Кристофу периодически приходилось летать по стране, бывать в Европе и в Азии, договариваясь о поставках вина. Он с нетерпением ждал, когда Камилла окончит университет, начнет работать в полную силу и сможет ездить вместе с ним.

В клинике хранилась история болезни Джой, и маммография была лишь очередной проверкой, не более. Медсестра попросила ее подождать, не одеваться, пока врач не изучит снимки. Она сказала это с улыбкой, словно все шло прекрасно, и Джой почувствовала облегчение. Оставшись одна в кабинете, она принялась просматривать деловую переписку и отвечать на сообщения.

Наконец в комнату вошел молодой врач, Джой видела его впервые. Она не смогла ничего прочитать в его глазах, пока он выдвигал табурет и усаживался напротив нее. В руке врач держал конверт с ее маммографическими снимками. Начав говорить, он повернулся к стене и закрепил снимки на подсвеченном стенде. Врач указал на серую область на груди, прежде не затронутой опухолью, затем повернулся к Джой, и лицо его стало серьезным.