– А этикетку она видела?

– Как же, но промолчала: что меня так-то уж баловать?

Чайник засвистел, и день поменял вектор: я показала, как готовится ла цзяо цао жо – мелко нарезанная свинина со сладким перцем, сделала лянцай – свой любимый салат, учила Юльку есть палочками – в общем, мы бежали от своих проблем в легкую болтовню. Кстати, кухня была единственным местом в квартире, где я уже чувствовала себя более-менее нормально, да и моя расписанная пагодами и драконами кружка с крышкой уже вроде бы обжилась там.

– У тебя дуршлаг есть? – спросила Юлька, заглядывая в пакет с виноградом, который привезла с собой.

– Раньше был, теперь не знаю.

– Ревизию здесь навести не мешает, ты не считаешь?

– Надо бы, – согласилась я, – да что-то не хочется.

– Зачем тянуть? Все равно придется.

У меня ни разу не возникло желания открыть дверцу тумбы или навесного шкафа после того, как все уголки квартиры были обшарены и осмотрены крепкими стрижеными мальчишечками, может, потому что это каким-то малопонятным мне самой образом ставило между нами знак равенства. Но Юлька была права: с подобными вывихами сознания следовало кончать, иначе, как жить?

Будь моя воля, я бы выкинула все слесаревское куда подальше, да на какие шиши купить новое? Перевод на полставки – достаточно серьезное предупреждение, куча моих долларов не так уж велика, особенно если учесть, что еще предстоит купить всю зимнюю одежду. Позволить себе легкомыслие в финансовой сфере я не могла, поэтому следовало поглубже упрятать эмоции, в оставшиеся до занятий дни привести квартиру в порядок и подумать о подработке. И я безропотно подчинилась Богдашечке. Мы занялись содержимым шкафов, потом перемыли и перечистили посуду, втянулись и не заметили, как отдраили всю квартиру. Опомнились лишь к вечеру: подружка моя не спешила домой. Утром она обещала вернуться, чтобы помочь мне окончательно обосноваться.