Линда прикрыла глаза, и понеслось… Ярко-синее летнее небо. Лучи солнца пробиваются сквозь лениво плывущие плотные белые облака. Камера пролетает над горами, вдоль реки, опускается все ниже, позволяя отчетливо разглядеть зеленые ряды кофейных плантаций. Она диктор, начитывающий закадровый текст к рекламе. Что-то наподобие: «Ее возлюбленный, как кофе с молоком – одновременно терпкий и нежный, будоражащий сознание и уютный…» И тут камера крупным планом берет лицо Билла. Он встряхивает своей шикарной шевелюрой, убирает с лица непослушную челку. Другой рукой подносит чашку к губам и с наслаждением делает глоток. А потом произносит: «Ммм, вкусно…»

«Ммм, вкусно?» Серьезно? Она не может сдержать смешок. Откуда все это в ее голове? Да и голос как будто не его… Открывает глаза.

Конечно, не его. Это отец стоит перед ней и, увлеченно наблюдая сцену, жует диетический сырник, один из тех, что она приготовила утром и оставила в холодильнике.

– Ну папа! Я же просила не входить без стука. – Она густо краснеет.

– Просто хотел похвалить твои сырники и подбодрить в поисках работы… Но вижу, ты и сама неплохо справляешься. – Отец разворачивается и выходит, захлопывая за собой дверь.

Линда закрывает лицо ладонями. Как стыдно. Неужели нельзя было просто выйти и сделать вид, что он ничего не видел? Сразу!

Между ней и Биллом не было отношений, по крайней мере таких, чтобы заявить всем, что «это мой парень», а «это моя девушка». Но были такие, чтобы подкалывать друг друга, ревновать и умирать со смеху, переглядываясь в компании, над шуткой, понятной только им, а потом залиться, как дети, пунцовой краской и спрятать глаза. Вполне нормально для друзей детства. Ведь так? Но теперь казалось, что длится это нестерпимую вечность… Особенно нестерпимыми стали последние полгода.

Закончив с ним один факультет, Линда знала – парень, что называют, с мозгами, хотя он и тщательно это скрывал. В отличие от своего туповатого окружения, он всегда выкручивался на экзаменах, даже несмотря на прогулы. Это вызывало подозрения, что на самом деле он тщательно к ним готовился (или все-таки просто все схватывал на лету). «Талантлив, но ленив», – таков был вердикт преподавателей.

Его глаза наливались теплом, когда обращались к ней. Она готова поклясться… В буквальном смысле цвет радужки чуть уловимо менялся. Золотистый огонек разряжал сгустившуюся в них черноту и вмиг крушил обычное выражение надменности. Или ей кажется? Может, это просто забота? Дружеские чувства? Нет… Скорее всего, она тоже нравится ему… Надо только подождать.

Вот только эти плечи, широкие, завораживающими изгибами переходящие в крепкую грудь и следом в узкую вытянутую талию, на фото нарочито подчеркнутую черной тканью рубашки… Эти плечи действительно сводили с ума, и их хотелось коснуться.

«Линда, возьми себя в руки». Наконец заставив себя отвлечься от размышлений, она поспешила выудить из шкафа «выходную» черную майку с пайетками и подкрасить глаза. Как только она взялась за ручку двери, собираясь покинуть комнату, раздался звонок, и уже на пороге в прихожей она столкнулась со своей матерью.

– Не целуй, не целуй, – неразборчиво пробурчала мама и предупреждающе выставила вперед правую ладонь.

– Что опять с лицом сделала? – поинтересовалась Линда, отдергивая руки, и расставила их в стороны, растопырив пальцы, в знак того, что нападать не собирается.

– Укольчики… молодости. Понимаешь… Врач сказал… активная мимика в первые сутки приветствуется, но… вот трогать лицо… пока не желательно, – объяснила она, не переставая гримасничать в перерывах между словами, и покосилась на отца, тоже вышедшего на звук.