– А где твой муженек? – тактично перевел он разговор на другую тему, сбрызгивая медом кашу.

– На рассвете за ним прибежал один из детей Маккиннона.

Джейми нахмурился. Как он мог не услышать, что кто-то пришел?

– Ты просто устал, – добавила Бри, словно прочтя его мысли. – Так что неудивительно. Не волнуйся, ничего страшного не случилось: бабуля Маккиннон опять собралась помирать – уже третий раз за месяц – и потребовала священника. Ой, бекон!

Бри вскочила со скамьи, но Фанни уже метнулась к сковороде, чтобы перевернуть обжаренные ломтики на другую сторону. В животе у Джейми заурчало от аппетитного аромата.

– Спасибо, Фанни! – Бри снова села и взялась за ложку.

– Мистер Фрэзер? – спросила девочка, отмахиваясь от дыма.

– Да, малышка?

– А как будет по-гэльски «пожалуйста»?

Я нашла в ручье неглубокое местечко с галечным дном и торопливо стянула через голову платье и фартук, стараясь не дышать. За исключением гангренозных конечностей и полуразложившихся трупов, ничто не пахнет более омерзительно, чем свиное дерьмо. Ничто.

Все еще задерживая дыхание, я свернула испачканную одежду и бросила в воду. Затем подобрала на берегу два больших камня, скинула туфли и шагнула следом. Платье начало разворачиваться, колыхаясь над галечным дном, словно огромный синий скат. Я бросила на него камень, а вторым придавила холщовый фартук, расправив его голыми ступнями.

Решив проблему, я зашла по щиколотку в холодный стремительный поток и с облегчением вздохнула.

Вообще-то я далека от животноводства – Джейми и дети не в счет, – однако всем нам порой приходится быть ветеринарами. Я навещала юного Элмо Кэрнса, чтобы проверить, как срастается сломанная рука, когда его столь же юная и глубоко беременная свинья вдруг решила опороситься, но что-то явно пошло не так. Бедная хавронья распростерлась на полу у ног Элмо, а ее огромный живот ходил ходуном. Взволнованный хозяин пояснил, что она для него «вроде домашней любимицы».

Поскольку Элмо из-за сломанной руки временно лишился трудоспособности, мне пришлось самой сделать все необходимое. И хотя результат был более чем удовлетворительным – стопроцентная выживаемость, восемь здоровых поросят, шесть из которых женского пола (одного Элмо обещал подарить мне, «если мамаша их всех не сожрет»), – я не собиралась тащиться до самого дома, измазанная продуктами свиной жизнедеятельности.

День выдался жаркий, застывшее в полном безветрии марево предвещало грозу, а поднимающаяся от воды прохлада приятно освежала разгоряченное от ходьбы тело. Решив, что без корсета мне станет еще приятнее, я собралась было снять и его, как вдруг услышала за спиной громкое покашливание.

– Иисус твою Рузвельт Христос! – выругалась я, сдернув корсет, и резко обернулась. – Кто вы, черт побери, такие?

Их было двое: из «благородных», судя по одеянию. Конечно, не мне судить о подобающем внешнем виде, но выглядели незнакомцы довольно нелепо: из шелковых чулков торчали лисьи хвосты, в застежки туфель набилась грязь, вся одежда – в сосновой смоле. У одного на сюртуке красовалась огромная прореха, сквозь которую желтела шелковая подкладка.

Приоткрыв рты, они оглядели меня с (взлохмаченной) головы до (босых) ног, задержав взор на едва прикрытой груди – влажный муслин нижней рубашки прилип к телу, а соски затвердели от прохладного воздуха. Воистину неподобающее зрелище.

Я осторожно отлепила ткань от кожи, надеясь, что они перестанут так пялиться.

Тот, что с дырой в сюртуке, опомнился первым и вежливо кивнул. Взгляд его светился осторожным любопытством.

– Меня зовут Адам Грейнджер, а это… – кивнул на более молодого спутника, – мой племянник, мистер Никодимус Партленд. Не подскажете ли, милейшая, как нам проехать к дому капитана Каннингема?