- Вполне. Отвлекись. Ты сейчас на работе, - зажав свой дебильный мяч в кулаке, разворачивается на кресле.

- Это важно, - цежу сквозь зубы.

- Аля, - говорит снисходительно, как, блин, ребёночку. - У нас тут пять регионов на связи. У конференции ограниченное время. Сорок восемь минут. А ты ни одного слова не услышала. Это наш задел на следующие два месяца. Сечёшь?

Долбаный телефон опять вибрирует в ладони.

Смотрю в голубые глаза, снова потерявшись. Что мне с этим делать? Вообще на него не смотреть?! Потому что когда на него смотрю, меня плющит! Достал. Достал быть таким. Он не может бесить меня до конца, ему непременно нужно быть объективно последовательным и адекватно сексуальным!

“Нет. Нет и нет”, - напоминаю себе, забыв о телефоне напрочь.

Облизываю губы, сдаваясь. 

- Это мама, - вру и не вру одновременно. - У… Тыковки голодовка. Мне нужно домой. Прямо сейчас, Слав.

Опускаю лицо, глядя на свои кеды.

- Почему у неё голодовка? - откашлявшись, спрашивает он, глядя в потолок.

Поставленный таким образом вопрос не располагает меня к развёрнутому ответу.

Она соскучилась. Она в принципе капризная. Она очень капризная. Она - моя жизнь.

- Тебе будет не интересно, - быстро встаю, подхватив с пола спортивную сумку. 

Иду к двери, обернувшись через плечо. Я уйду в любом случае. И он мне слова не скажет. Я уже знаю его слишком хорошо. За это время научилась читать его загоны.

Бросает в стену зелёный мяч, откинув голову на спинку кресла.

Ухожу прикрыв за собой дверь. Я все отработаю.

Сажусь в такси, роняя голову в ладони.

Телефон вибрирует, и я подскакиваю, как ужаленная.

В списке горящих непрочитанных сообщений открываю то, которое от Орлова.

Игнорирую все другие. Пока.

Орлов: “В среду будь к двенадцати.”.

Закусив губу, перечитываю опять.

Я:“Спасибо.”, - пишу тут же, переполненная благодарностью.

Орлов:“Рассчитаемся.”

Козёл.

5. Глава 4. Аля

Просовываю палец в еле заметную дырку на коленке белого в крапинку капронового колготка и бросаю в мусорное ведро. Продолжаю разбирать корзину для грязного белья, посматривая на залипшую в кухонном телеке Тыковку. Приклеив глаза к экрану и болтая босыми ногами, медленно жуёт котлету. 

Аналогичная моей челка убрана со лба и пришпилена невидимкой-клубничкой. Это часть фруктово-овощного набора, который она получила на новый год. Тонкий рыжий хвост колышется от вентилятора, а мое сердце колышется в непонятной тревоге и тоске.

Что будет с ней, когда вырастет? 

Я волнуюсь, думая о будущем. Это вроде моей фобии. Просто она так похожа на меня, а у меня был очень жесткий период переходного возраста. И когда я говорю жесткий, я не шучу. Я была неуправляемая и невыносимая. Удивляюсь тому, что моя мама просто не придушила меня во сне подушкой.

А Тыковка... она даже вилку держит так, как я. И это помимо того, что моя кроха - моя, блин, ксерокопия! Особенно с этой чёлкой, которую затребовала себе тоже, после того, как увидела такую у меня.

Отодвигает еле тронутые макароны, запивая их молоком.

- Я хочу с тобой, - заявляет, поставив стакан на стол и посмотрев на меня. - В Москву.

Я тоже этого хочу. Больше всего на свете я хочу, чтобы она была со мной!

Затолкав ее вещички в стиральную машинку, подхожу и салфеткой убираю молочные усы с усыпанного конапушками лица. 

- Мы же об этом говорили, - напоминаю, заглядывая в чистейшие голубые глаза.

Я рада, что времена изменились. Когда я была в ее возрасте, меня очень жестко тролили за цвет волос и веснушки. А сейчас всем, кажется, плевать.

Опустив глаза, хмурится и дуется, выпячивая губы. У меня сердце плавится. 

Это вообще невыносимо.