– Что ж, тогда до встречи в обед. Да, Лейла… – Он держит в руке косичку из сосновых иголок.

Лейла проверяет опустевший карман мантии, а Эш торжествующе улыбается.

– Пять – четыре, – с ноткой раздражения в голосе говорит она. – Ты победил.

Эш отвешивает нам обеим легкий поклон и снова вливается в поток учеников, которые больше похожи на шпионов, чем на учащихся старшей школы. Вблизи Эш казался чуть ли не пугающим, но теперь, когда он уходит, мне трудно не смотреть ему вслед. Не знаю, заинтересовал он меня или напугал.

В кабинете тестирования, где основным источником света служит огонь в большом камине, я сажусь на один из бордовых диванов. Стены увешаны портретами угрюмых пожилых мужчин и женщин, на потолке скрещиваются деревянные балки. Провожу сапогом по выцветшему ковру и выглядываю в высокое узкое окно, за которым не видно ничего, кроме толстых веток.

Доктор Коннер ставит на стол передо мной серебряный поднос с горячим хлебом, маслом и джемом. В животе у меня урчит. Мало что в мире может сравниться со свежим хлебом. А из-за наркотиков в самолете я вообще не помню, когда последний раз ела.

– Итак, Новембер, сейчас я задам тебе несколько вопросов, – говорит доктор Коннер, присаживаясь на диван напротив меня.

Его выговор напоминает британский. Одет он в черный блейзер, похожий на тот, что я видела на Блэквуд, только еще и с бордовым карманом. На вид ему тоже примерно столько же лет, сколько папе, а может, даже немного меньше.

– Главное – отвечай честно, – говорит доктор Коннер, скрещивая ноги и открывая кожаную папку. – Это существенно увеличит твои шансы попасть в подходящий класс. Поскольку мы, как правило, не принимаем учащихся в середине учебного года, особенно твоего возраста, у нас нет времени поэтапно оценивать твои сильные и слабые стороны, как принято в подобных случаях.

– Понятно. Давайте, – говорю я, второпях проводя собственную оценку. «Коннер – происходит от cunnere, что означает «инспектор», и cun – «исследовать». – Вы получили какие-нибудь сведения из моей школы?

Он удивленно поднимает брови.

– Разумеется, нет. Могу тебя заверить, здесь подобной информации не существует. И все, что ты скажешь в этом кабинете, строго конфиденциально и может быть использовано только для обучения. Доступа к твоим данным нет ни у кого, кроме меня и директора Блэквуд.

У меня в голове звенят предупреждения Лейлы и Блэквуд. Он что, решил, что я проверяла, не записывают ли здесь мои личные данные?

– А, хорошо. Задавайте свои вопросы, – говорю я уже менее бодро.

Он проводит рукой по коротко подстриженной бороде и слегка хмурится.

– Ты интроверт или экстраверт?

– Экстраверт. На сто процентов, – отвечаю я.

– У тебя есть какие-нибудь физические травмы, которые в данный момент ограничивают движения?

– Нет. Никаких травм.

– Как бы ты наиболее точно описала свой уровень равновесия: можешь ходить по подоконнику, ветке дерева или канату?

Я морщу лоб, обдумывая ответ. «К чему он клонит?» Это скорее оценка спортивного уровня экстремалов, а не школьников.

– Ветка дерева. А что, в этой школе действительно есть люди, умеющие ходить по канату?

– Как ты лазаешь? – спрашивает Коннер, игнорируя мой вопрос.

– Отлично.

Он на секунду поднимает глаза.

– Насколько отлично?

Похоже, ни один вопрос не имеет отношения к моим учебным успехам.

– Лучше всего по деревьям, но могу и по камням. Могу забраться на столб… Короче, если поверхность не совсем гладкая и есть за что ухватиться, я могу залезть на что угодно. Это своего рода… – Я замолкаю, едва не сообщив, что мои друзья в Пембруке обычно делают ставки на то, куда я смогу залезть и как быстро. «Правило номер один», – напоминаю я себе.