Меня нагнал Санек. Толкнул локтем и негромко сказал:

– У Бэна зуб болит. По-моему, застудил ночью.

Я невольно потянул воздух и подумал о двух своих пломбах. Потом повел глазами, нашел Бэна. Тот тащился с кислой физиономией и то и дело прислонял левую щеку к плечу.

– Коренной? – хмуро поинтересовался я. Саня кивнул. – Ну, а я что могу? Анальгина у меня нет. Вообще ничего нет. Пусть терпит, может, сам пройдет.

– Угу, или заражение какое схватит, – многообещающе-зловеще предположил Саня.

– Выбей ему зуб кистенем, – предложил я. Санек начинал меня злить. Кажется, он это понял и отстал в прямом и переносном смыслах. Я ускорил шаг и догнал идущую впереди Ольгу, по пути сказав Олегу Крыгину, который вздумал тащить скатку Ленки Власенковой: «Верни, каждый несет свое». Подумал: этот мой тезка старше меня почти на три года – мог ли я недавно предположить даже, что я вот так буду ему приказывать?

– Оль, – окликнул я ее. Ольга повернула большеглазое, еще сильнее похудевшее лицо, тряхнула «хвостами» на висках. – У Бэна зуб разболелся, ничего нет?

– Ничего, – огорченно и озабоченно развела она руками. – И сейчас взять негде – тут ни фиалки, ни чеснока, ни хре́на…

– …Ни хрена́, – задумчиво переставил я ударение. – Плохо, товарищ санинструктор. А если боец окочурится?

– Ну, я что-нибудь попробую, – без особой надежды пообещала Ольга.

Я кивнул и побрел вперед, в голову колонны, смотреть, как там остальные.

Если честно – «никак». Это слово лучше всего определяло состояние нашей компании, как, например, отлично подходил нынешнему дождю высказанный Саней в его адрес эпитет «мокрый». Вы не замечали, что бывает просто дождь, а бывает дождь мокрый? Это если цель пути очень далеко, негде высушиться и не светит приличный ночлег…

Не дай бог, кто-нибудь все-таки заболеет.

Мы шли до самой темноты, надеясь набрести хоть на пятачок относительно сухого места. Ничего подобного, шиш-два-оп. Стемнело окончательно, передвижение стало вообще невозможным, и мы остановились.

По колено в воде. Под дождем.

– Что ж, – вздохнул я в темноту. – Надо располагаться на ночлег.

Ответом было вдумчивое сопение и неясные реплики. Потом Валька Северцева спросила:

– А как?.. Коль, возьми куртку, тебе же холодно…

– Ничего, – ответил Самодуров, – все в норме…

– Разбираем остатки мяса, – скомандовал я. – Никто не потерялся?

– Больно, блин, – отозвался Бэн хнычущим голосом. – Очень. Я рот-то еле открываю, а тут есть надо…

– Не ешь, – бесчувственно заметил Олег Фирсов.

Мясо я различал плохо, и слава богу – на ощупь оно осталось склизким даже когда я промыл его в воде. Танюшка с плюханьем подошла ко мне, жуя на ходу. Я протянул ей половину куска, которую не успел сжевать:

– Хочешь?

– Нет, ешь. – Она помотала головой. – Ну что, нам, кажется, правда тут спать?

Я запихнул остаток мяса в рот и, наклонившись, сполоснул пальцы. Передернул невольно плечами:

– Не «кажется», Тань, а «точно»…

…Такой жуткой ночевки у меня до сих пор не было. Мы не спали и не бодрствовали. К счастью, вокруг росло множество кустов – плотных, как матрас – и мы просто ложились на них, раскинув руки крестом. Сверху лило и капало. Кусты постепенно разъезжались под тяжестью тел – минут через десять просыпаешься от тошнотного чувства падения и меняешь место. Прошлая ночь казалась теперь верхом удобства. Окружающее превратилось в тягостный дурной сон. Помню, что Бэн начал подвывать часа в два. Он бродил вокруг по воде и издавал звуки, при которых у меня возникали стойкие ассоциации с призраком. Его вяло ругали и одновременно жалели. Я слышал сквозь дрему, как Бэн плаксиво заорал: «Да сделайте что-нибу-у-у-удь!!!» Открыл глаза и обнаружил, что постепенно и неохотно начинает рассветать. Дождь прекратился, но небо по-прежнему скрывали тучи. Хотелось есть.