– Как насчет твоего брата? – бросаю я.

Пейдж замирает. Я практически чувствую, как ее желание уйти прочь сражается с… чем?

Она поворачивается ко мне.

– Что насчет него? – говорит она наконец. – Что хорошего ты можешь сделать для моего брата?

– Я помню твое эссе, – отвечаю я с готовностью. – Ты ведь о нем беспокоишься? – Пейдж ничего не говорит, и я продолжаю: – Что, если я извинюсь перед ним? Ты права, из всех людей мне точно нечего предложить твоему брату. Но что, если я пойду сейчас в класс робототехники и извинюсь за прозвище, которую ему дала?

Пейдж косится на кабинет робототехники. Я продолжаю, не желая терять фокус.

– Может, я «злая», – я повторяю жест, изображающий кавычки, и получаю в ответ намек на выгнутую бровь, – но я не слепая и не дура. Кто знает, может, если я пойду туда и извинюсь, Брендан … – Я указываю жестом на кабинет. – Кто знает, вдруг это заставит его выйти оттуда и обедать с друзьями, а не прятаться?

Наверное, звучит так, словно я в отчаянии. Но мне все равно, потому что у Пейдж в голове крутятся колесики.

Я вижу, как она размышляет. Выражение лица смягчается, взгляд переходит с меня на дверь кабинета. Сурово нахмуренные брови едва заметно расслабляются. Мгновение спустя уголки ее губ слегка поднимаются. Не обеспокоенно, а как будто в знак неохотного, невольного согласия.

Ее вновь ожесточившийся взгляд возвращается ко мне.

– Ладно, – говорит она.

– Правда? – Пока я не услышу, как Пейдж это говорит, я не поверю, что действительно нашла решение проблемы, над которой билась целую неделю. Я совершенно не хочу, чтобы через пару часов Пейдж решила, что позволить мне извиняться перед Бренданом – ужасный план, и я ужасный человек, потому что мне это вообще пришло в голову.

Пейдж кивает.

– Извинись перед Бренданом – исправь то, что сделала с ним, – и я прощу тебя за то, что ты сказала мне.

Судя по самодовольному выражению лица, она не верит, что у меня получится. Не верит, что Кэмерон Брайт, исключительная стерва, может выдавить хотя бы одно извинение.

Мне все равно. Я наконец разрешаю радости проявиться на лице. Если Пейдж меня простит, я окажусь на один огромный шаг ближе к тому, чтобы она рассказала своему новому лучшему другу Эндрю, что произошедшее в «Скаре» – ерунда, а я проявила заботу о ее брате и на самом деле не такая, какой она меня считала.

– Договорились, – отвечаю я.

Без лишних слов Пейдж уходит. Я собираюсь с духом и открываю дверь.

Кабинет робототехники больше похож на склад, чем на класс. На столах из толстого дерева вдоль одной из стен навалены горы кусков металла, прикрученных друг к другу в незавершенные формы; провода идут от моторов к приборам и мигают огоньками. У другой стены – ряд компьютеров, новые «маки» рядом со старыми настольными компьютерами, которые кто-то наполовину отремонтировал.

Я прохожу между столами в глубину, где сидит Би-Би; мои шаги не слышны за звуковыми эффектами его компьютера. Я останавливаюсь в паре шагов от него и заглядываю через плечо. Он играет в какую-то игру на компьютере, подключенном к внешнему жесткому диску и к сложной клавиатуре с дополнительными клавишами, наверное, специально для игр. Он яростно стучит по ним пальцами.

Пару секунд я смотрю на экран. Двумерный персонаж не движется, несмотря на то, как Брендан лупит по мышке и клавишам. Фигура, изображающая, полагаю, колдунью – в драматическом черном платье и со светлыми волосами – налетает на застрявшего персонажа. Цветовая палитра игры беспорядочная – пастельные и неоновые цвета, смешанные без всякой логики.

Я наблюдаю, как колдунья лихо срубает голову неподвижного мальчишки. На экране сверкают слова «Конец игры».