«Откуда у греков такое огромное войско? Неужели они смогли заключить мир с арабами? Или смогли их одолеть? Нет. Вряд ли. Иначе бы эта новость разлетелась по всему миру».

– Влад! – громкий отклик вывел воеводу из раздумий. – Влад! Посмотри! – тысяцкий указывал на закат, туда, где находился замок. Из-за крон деревьев поднимался черный дым.

– Они обошли нас! По коням! На Дебелт! Враг дома! – голос Влада, полный ужаса, пронесся над лагерем его войска.

И воевода, не обращая внимания ни на кого, запрыгнул на первого попавшегося коня и со всей силы ударил пятками по бокам животного. Скакун взбрыкнул, но, почуяв властного наездника, понесся во весь карьер по дороге к замку.

***

Резкая боль ожгла ребра Годуна. Сон ушел. Над ним стоял Ульв с тарелкой. Мальчик отвернулся, но запах рыбной похлебки проник в ноздри, и желудок заурчал:

– Так наш Хальфвард голоден, но строит из себя взрослого мужа? Похвально. Может, не трэллом сделаю тебя, а в хирд возьму. Когда норов укротишь, – ярл поставил миску рядом с Годуном и, отвернувшись, начал отдавать приказы хирду. Мальчик сел спиной к миске, но шелестящий голос снова прозвучал в голове.

– Ешь, тебе нужны силы, чтобы мстить. Если ты умрешь от голода, твоя семья останется неотомщенной! Ешь!

Не осознавая, что делает, Годун жадно припал губами к миске. Горячая жирная жидкость наполнила рот. Несмотря на то, что похлебка была пуста, она отлично утоляла голод. В считанные мгновения юный пленник осушил миску, и усталость снова разлилась по телу. Глаза сами закрылись, и, казалось, прошло всего одно мгновение, прежде чем мальчишка услышал крики.

– Впереди драккары русов!

– Одинова мошна! Под чьими парусами? – Ульв встал из-за весел и пошел к носу драккара.

– Рулаф Ладожский.

– Уберите мальчонку. Не нужно, чтобы конунг видел, что мы торговали железом на его земле.

Лодья Рулафа легко скользила по речной глади, весла были убраны, малая дружина варяжского князя возвращалась в Ладогу. Месяц минул с тех пор, как они вернулись из Диких степей. Здесь начинались новгородские земли, часть которых принадлежала варягам. Воины это чувствовали и вели себя расслабленно – брони были сняты, луки убраны, а оружие лежало в большом коробе рядом с кормчим.

Тяжелые думы терзали Рулафа: из трех лодей, которые отправлялись на призыв Великого князя, осталась одна. Кто-то обрел вечный покой в Степи, малая часть решила задержаться в киевской гриди. Среди варягов давно назревал раскол: многие поддерживали младшего Святославовича. Но были и те, кто принял сторону братоубийцы.

Рулаф же не поддерживал никого. Он не считал достойным Владимира, которого нурманы-побратимы называли Вольдемар, иначе бы он кинулся остановить вражду братьев. Он также не радел и за Ярополка, который свои амбиции ставил выше Правды. Но как бы боги ни рассудили, они были его родичами. И он не должен был выбирать между ними. А тех варягов, что встали на сторону Ярополка, он не имеет права останавливать. Кому нести службу – выбор каждого воина. Он понимал их. Уже год ходили слухи, что Владимир возвращается на Русь с большой дружиной нурманов, и многим это не нравилось. Особенно варягам.

– Впереди лодья нурманов, белым машут! – воскликнул впередсмотрящий, выводя князя из горестных дум. Вокруг раздавались приказы.

– Гридь, брони вздеть!

Дружина, как единый организм, облачилась в кольчуги и сняла с бортов щиты.

– Белый-то белый, но их Бог – Бог Лжи! – старший десятник Боян последнюю фразу сказал вполголоса, чтобы его смогли услышать только сам князь и княжич Виги.

– Добро, Боян, согласен с тобой, – проговорил Рулаф.