Пленницу держали под неусыпным надзором.

Владыка Симон в соборе отслужил литургию об избавлении града от огня и меча и о ниспослании мирного жития обитателям Чердыни; дьяконский бас возгласил многия лета православным воителям Досифею и Григорию с дружиной, одолевшим на брани злокозненных язычников-ворогов.

Жены купцов узнали, что татарка в бою окончательно порушила Досифееву рясу, сшили ему новую из дорогого тонкого сукна.

Воевода Орешников три вечера подряд слушал рассказы Досифея и Жука о сражении на Глухарином уступе и, упиваясь досыта, не слышал укоризны от боярыни.

Дня через три отплывали из Чердыни плоты: это Досифей посылал Строганову добытых в набеге коней и лучшие ковры.

Но в тот же самый день город нежданно-негаданно омрачила страшная весть: татарские шайки Игвы напали на село Искор, побили русских и вогулов, зарезали многих женщин и детей, запалили пожары.

Сам воевода дважды учинял Игве допросы, но не мог заставить пленницу развязать язык, указать места, куда она разослала свои шайки. Как предупредить тех, кому опасность грозит завтра?

Дочь мурзы молчала и даже изловчилась заплевать воеводе парчовую одежду. Пришлось Орешникову посылать за Досифеем. Боярыня заставила обоих – и мужа, и строгановского подручного – поклясться на образах, что татарку не станут пытать горячими углями.

После полудня Досифей явился в воеводскую избу и удалил караульных на галерею.

Игва сидела на ковре среди раскиданных шелковых подушек. Досифей обратился к ней по-татарски:

– Твои люди спалили Искор. За что баб наших и ребятишек малых побить велела? С тебя теперь спросим.

Пленница усмехнулась:

– Скоро всех урусов зарежут мои люди. Тогда спросишь, если сам жив будешь.

– Где станы твоих воинов вокруг Чердыни?

– Везде!

– Добро, что везде. Ловить сподручней. А как переловим и воровство твое им растолкуем, добрыми людьми сделаются. Если же кто кровопийству верен останется – тому башку долой… Какие поселения палить велела?

– Все спалим, шайтан урус!

– Нет у меня времени с тобой тут разговорами прохлаждаться. Гостинца принес, отведать не хочешь ли? Или по-доброму отвечать будешь?

Досифей снял с груди крест, отложив в сторону и не сводя с пленницы взгляда, достал из глубокого кармана татарскую ременную плетку с рукоятью из козьей ноги…

Уже спустя полчаса Досифей знал все о подготовленных набегах, и караульщики на галерее получили повеление доставить в избу ведро холодной воды. Но Досифеевы посланцы не успели еще выполнить этот наказ, как с галереи послышался сильный стук в запертую дверь воеводской избы. Тотчас же изнутри послышался голос Досифея:

– Кого еще там леший несет? Воду на пороге оставьте, сказано вам – сюда не лезть!

– А вот и влезу!

От звука этого голоса Досифей будто сразу уменьшился ростом, мгновенно кинулся к двери и отомкнул ее. Стучавший вошел в избу.

– Хозяин! Семен Иоаникиевич! Не ждал, не гадал!

– Вижу, с пленницей беседуешь?

Строганов мельком оглядел обстановку, заметил снятый Досифеев крест, брошенную нагайку и забившуюся в угол пленницу.

– Замечаю, ладком потолковал? Дознался, что ли? Утешь боярина-то!.. За месяц, как погляжу, совсем сдурел в Чердыни? Кто тебе велел набегами заниматься?

– Так Игва Чердынь палить собралась!

– Вот как? Чердынь пожалел? Москве не впервой крепости свои заново отстраивать, а у нас дела есть и поважнее. Земли новые я приглядел, тебе поручить хочу, а ты под саблю полез? Кому служишь, царскому воеводе или Строгановым?

– Святой Руси, хозяин, служу, сыт же и пьян возле твоего богатства.

– Ишь ты, выкрутился! Неплохо ответствуешь. Даст вот батя тебе за самовольство. А ежели бы тебя кончили там, на Уступе, как мне перед батей отвечать? Впрочем, за то, что птичку эту татарскую полонил, спасибо мое тебе. Только удалью своей ты ожиревшему воеводе чести прибавил. Он не отпишет в Москву, что татарку ты полонил: своей дружине награждение выпросит.