Дархан спрятал-утопил лицо в текучих горячих волосах Чаары. Святой, блаженный запах детства! Как он, оказывается, стосковался по нему, истомился, извелся в беспросветной безысходной печали, причина которой стала понятна только сейчас. Иссиня-черные волосы внучки пахли медом, солнцем и, казалось, навсегда забытым невозможным счастьем. «Чаара – Дитя Благоуханное…»
И вот бабочкой же взлетела на пень.
– Как прекрасна жизнь!
Не слова – выдох лишь, колебание воздуха. Или то душа вымазала заветное? Преждевременное – не по возрасту? Ох, кто знает, сколько он уже существует на этом свете? Для родителей мы до седых волос маленькие да глупые. А для природы, общей нашей матери, – так ли? Перед ней все равны, и ребенок мудр. Иной и мудрее иных долгожителей.
Ни к кому не обращалась Чаара в этот миг, но Дархан услышал – откликнулся: вздохнул глубоко-глубоко от переполненного сердца. Иначе б не выдержало. Произнес в свою очередь:
– Если Бог-Творец и существует, то вот он в собственном подлинном величии – это Мать-Природа, родная наша Земля-Кормилица.
Ничего не добавил более – ни к чему.
Древний дедушка и юная внучка, тесно обнявшись за плечи, неотрывно и завороженно глядели на близкий и далекий, горящий радугой горизонт.
Глава 3
Усмехнулся:
«– Давным-давно, аж в тридцать восьмом году, работал я на Алдане главным инженером шахты. Однажды как снег на голову нагрянуло к нам высокое начальство – агитировать, стало быть, чтобы мы приняли обязательство удвоить план. Ну, «агитировать» – так говорится. Сами понимаете, что я имею в виду… Пошли, само собой, митинг за митингом, совещание за совещанием – в общем, все как по писаному. Директор шахты вдруг вошел в раж. Да еще какой! На глазах преобразился человек: глаза сверкают! Слюной брызжет! Рубит ладонью воздух: «Не два! Два с половиной! Нет, три плановых задания дадим! Если родной отец товарищ Сталин прикажет, то…» Тут его, сердешного, слава богу, заглушили аплодисментами, диким ревом – неизвестно, до чего дотоковался бы…
– Ну, а вы что скажете, товарищ Бястинов? – оборотилось ко мне со сладенькою улыбочкою на устах приезжее начальство. – Только что «дражайшим» или «любезнейшим» не величают – уверены: то и скажу, чего ждут. Такое меня тут зло взяло: за болванов нас, что ли, держат? Для чего устроили это клоунское представление? Сам не пойму, что оно вышло, только бухнул:
– Блеф это все! Блеф!
У начальства физиономии наперекосяк и пополам: губы еще в улыбке корчатся, а глаза уже на лбу крутятся. И ужас в них. Меня же понесло по бочкам. Не просто высказываю свое личное мнение, а на цифрах доказываю. И ребенку, мол, ясно, что увеличение плана – вещь абсолютно невозможная. Немыслимая!
Никак в моей дубовой башке не укладывается, как можно давать заведомо фальшивые обещания, нагло обманывать самого товарища Сталина? Верил, верил я в непогрешимость и гений «отца народов»!
Наконец начальство стало помаленьку очухиваться, приходить в себя. Лица у всех зачугунели. Брови нахмурены. Глаза на место встали. Мне бы сбавить обороты – не тут-то было. Слова помимо воли из меня так и сыплются. Если бы просто слова – раскаленные уголья.
– Вы же в душе и сами не верите! – режу напропалую правду-матку. Чувствовал ли себя героем? Может, и так.
До сих пор еще помалкивали – точно змею каждый проглотил. Но только это сказал, что тут началось:
– Провокатор!
– Вредитель!
– Саботажник!
И не так приезжее начальство беснуется – «свои». Быстренько собрали бюро партячейки – билет, само собой, на стол. «Иди гуляй, решим, что дальше с тобой делать!» Все свершилось в мгновение ока. Еще хорохорюсь, а чувство– словно обухом по затылку хватили.