– Бога нет – ладно. Дьявола нет – хорошо. А как Тэмерия? Он-то есть?

– Откуда ему взяться…

– А зачем тогда?.. – Осеклась. Что-то помешало ей произнести «молиться».

На этот раз Дархан молчал дольше обычного. Щуря глаза, тоненькой тальниковой веточкой вылавливал из кружки невесть откуда натрусившийся травяной сор. Мягкая улыбка, освещавшая его дочерна загорелое худенькое продолговатое лицо, медленно истаивала, гасла. Реденькие сивые брови сдвинулись к переносью. Выловив последнюю соринку, он молча принялся прихлебывать остывший чай.

Чаара, каясь, уж не разобидела ли деда, – а виноваты во всем чертики, подзуживающие ее на глупые и зловредные вопросики, – сидела понуро и подвернувшимся сучком царапала землю.

– Подобных вопросов другим людям никогда не задавай, – проговорил наконец Дархан, собираясь выплеснуть из кружки опитки, и остановился, заметив, что внучка опустила голову. – Что с тобой, милая? У тебя вид ребенка, пролившего молоко. Я же тебя не ругаю. Правильно делаешь, что у меня все выпытываешь. У кого же спрашивать, голубушка, если не у меня? Ну, ладно, подними головку. Ну-ну…

Чаара подняла на деда виноватые глаза.

– А теперь улыбнись.

Чаара послушно улыбнулась.

– Ну вот и хорошо. По разным пустякам не надо вешать носа, сычыый… «Если Тэмерия не существует, то зачем ему творить молитву, делать подношения?» – спрашиваешь. Вопрос правильный. Но дело в том, что я в действительности творю молитву не именно Духу-Хозяину огня – ведь я в существовании разных там духов и прочего крепко сомневаюсь. Я возношу благодарение всей матушке-земле, вынянчившей нас на зеленой груди своей, вспоившей нас чистейшим воздухом своим, кормящей и одевающей нас от любви своей. А Тэмерия – это выговаривается просто по привычке. Возношу просьбу, чтобы и впредь был так же щедр и добр, не обделил нас ни птицей быстрокрылой, ни рыбой златочешуйчатой. Понимать добро, уметь быть благодарным – это хороший и мудрый обычай. Человек, потерявший способность понимать добро, перестает быть человеком, теряет человеческий лик. Хороший человек за добро должен отплатить тройным добром. Мы, племя двуногих, носящих лицо спереди, свою родную землю, на которой впервые увидели солнечный свет, должны хранить и беречь как зеницу ока. Что еще найдется в этом Срединном мире, кроме матери-природы, которая испокон веков, со дня сотворения мира, во имя всего живого, начиная от муравья и кончая самим человеком, беспрерывно и неоплатно творит добро и благо? Вот именно поэтому, голубушка, никогда не косись с осуждением на того, кто будет творить подношение огню.

Дархан умолк. Давно уже отвык говорить так много сразу и теперь, кажется, смущенный долгословием, отвел взгляд на костер, почти невидимый в сиянии солнечного света. Только легкий треск и хрумканье да почавкивание огня, сладострастно пожирающего свою пищу, раздавались в наступившей тишине.

Впервые ли слышала Чаара такие слова? Да и в словах ли дело? В чем же? Кто и как их говорит. И когда. Теперь и здесь, перед лицом неумолимой вечности, обычные слова звучали совсем по-другому.

– Я поняла, дедушка… – прошептала Чаара.

– Ешь, милая, ешь…

Рядом пировали вороны.

И все-таки не Чаара должна была оказаться здесь – Мичил, внук Дархана. Он и в гости-то к дочке поехал с задумкой забрать с собой Мичила. Рассудил, что Чааре лучше остаться возле матери; к тому же, если поедет учиться дальше, ей предстоит готовиться к экзаменам. Но расчеты его не оправдались. На приглашение дедушки парень вытаращил изумленные глаза:

– А зачем я туда поеду?

Дед, совершенно не ждавший подобного ответа от обожаемого внучка, опешил: