– Понимаю, – безнадежно проговорил Андре-Луи.

– Понимаешь? Что же, черт побери, ты понимаешь?

– То, что мне придется рассчитывать только на самого себя.

– Дьявол! Может быть, ты соблаговолишь сказать, что ты намерен делать?

– Отправлюсь в Рен и изложу все факты королевскому прокурору.

– У него и без тебя много дел. – И тут, как часто бывает с людьми ограниченных умственных способностей, мысли господина де Керкадью приняли другое направление. – В Рене и так хватает неприятностей из-за этих дурацких Генеральных штатов, при помощи которых милейший господин Неккер вознамерился поправить финансовые дела нашего королевства. Как будто мелкий банковский служащий из Швейцарии – да к тому же еще и окаянный протестант – может добиться успеха там, где потерпели фиаско такие люди, как Калонн[22] и Бриенн[23].

– Всего доброго, крестный, – сказал Андре-Луи.

– Ты куда?

– Сейчас домой, а утром в Рен.

– Подожди, мальчик! Подожди! – На крупном лице сеньора появилось выражение заботливой ласки. Он, ковыляя, подошел к крестнику и положил руку с короткими толстыми пальцами ему на плечо. – Послушай, Андре, все это сущий вздор и безумие. Твое упрямство добром не кончится. Ты читал про Дон Кихота и знаешь, что с ним приключилось, когда он отправился сражаться с ветряными мельницами. Тебя ждет то же самое – ни больше ни меньше. Оставь все как есть. Мне бы очень не хотелось, чтобы ты попал в беду.

Андре-Луи посмотрел на крестного и слабо улыбнулся.

– Сегодня я дал клятву и буду навек проклят, если нарушу ее.

– Ты хочешь сказать, что уезжаешь, несмотря на мою просьбу? – Господин де Керкадью снова рассвирепел, поскольку характер его отличался такой же вспыльчивостью, как ум – непоследовательностью. – Прекрасно. В таком случае отправляйся… Отправляйся ко всем чертям!

– Я начну с королевского прокурора.

– Но если попадешь в передряги, на которые сам же напрашиваешься, не жди от меня помощи. Коль ты предпочитаешь не повиноваться мне, то ступай разбивай свою пустую голову о ветряные мельницы – и будь проклят!

Андре-Луи отвесил крестному насмешливый поклон и пошел к двери.

– Если ветряные мельницы окажутся слишком прочными, – сказал он, останавливаясь у порога, – то я подумаю, что можно сделать с ветром, который их вращает. До свидания, господин крестный.

И Андре-Луи ушел, оставив разгоряченного господина де Керкадью в одиночестве биться над разгадкой этого таинственного высказывания и терзаться беспокойством как за крестника, так и за маркиза де Латур д’Азира. Сеньор де Гаврийяк был склонен гневаться на обоих, считая их своевольными упрямцами, чьи дикие порывы он находил крайне обременительными для своего спокойствия. Почитая душевный покой и мирные отношения с соседями наивысшими благами жизни, он возводил свое мнение в ранг непреложной истины и искренне верил, что тот, кто стремится к чему-то другому, – либо глупец, либо безумен.

Из Нанта в Рен и обратно трижды в неделю отправлялись почтовые кареты, в которых, заплатив двадцать четыре ливра, можно было за четырнадцать часов совершить путешествие в семьдесят пять миль. Раз в неделю один из дилижансов сворачивал с большой дороги и заезжал в Гаврийяк привезти и забрать письма, газеты, а иногда и пассажиров. Обычно Андре-Луи ездил этим дилижансом, однако теперь он слишком спешил и не мог терять целый день на ожидание. Поэтому он нанял лошадь в «Вооруженном бретонце» и на следующее утро выехал из Гаврийяка. Через час быстрой езды под пасмурным небом по разбитой дороге десять миль унылой равнины остались позади, и он подъезжал к Рену.